Группа сотрудников журнала "Современник",1856 год. Сидят (слева направо): Гончаров, Тургенев, Дружинин, Островский; стоят Лев Толстой, Григорович.
К своему стыду, только недавно прочитал «Санина» Михаила Арцыбашева. Поразительно живая книга, попадает прямо в сегодня – и во всегда русской словесности. Живописная, музыкальная, причудливая, абсурдная, экзистенциально-щемящая, в чем-то отзывается Тургеневым, в чем-то предвещает Платонова. (Есть в ней несколько ходульных фраз, которые легко вырезать ножницами, остальное – сверкает и пенится.) В свое время книга наскандалила, главным образом по «половому вопросу», который сейчас в ней уже не выпирает, а вписывается в темную загадку жизни и всех мировых «зачем», неразрешенных и неразрешимых. После революции книга забылась, семьдесят с лишним лет не переиздавалась. В советское время поминалась только как «проповедь аморализма, сексуальной распущенности, отвращения к общественным идеалам, цинического нигилизма» (Краткая литературная энциклопедия, 1962).
А сегодня читается без отрыва, прикипает и долго еще остается послевкусием сладкой боли о непонятной милости и жестокости – быть человеком и мучить себя и себе подобных. Книга-раскнига, суперроман! Арцыбашев вполне заслужил Букера! Никак не меньше, чем предыдущие лауреаты, а может быть, и больше, чем иные из них.
Но автор, увы, не премиабелен за фактом смерти (1878–1927). Так почему бы не учредить для этой и подобных книг особый приз: ретро-Букер? Присваивать произведениям прошлых лет и веков, недостаточно оцененным, незаслуженно забытым. Принимать на конкурс романы только уже почивших авторов. Номинаторы: библиотеки, издательства, журналы. В жюри – писатели, литературоведы, историки. Денежный приз передается в фонд памяти данного писателя (тем самым фонд и учреждается) и вкладывается в его изучение, переиздание, установление памятника, создание музея, проведение симпозиума и т.д. (Номинатор произведения-победителя тоже получал бы частичку приза за точность угадки.)
Вопрос: какие сочинения считать правоимными для такой премии, какую установить меру забытости, недооцененности? Отсутствие переизданий в последние годы? Редкость упоминаний в прессе и в критике (число ссылок и цитирований можно установить по Гуглу)? Мнение экспертов? Главное, что мы сами формируем свое прошлое, которое в ответ формирует наше будущее.
А с русской литературой еще и та беда, что она очень пряма в своей «генеральной линии», негнущейся установке на каноны и авторитеты. Есть некий Список, куда входят 12–15 имен: Гоголь, Тургенев, Гончаров, Достоевский, Толстой, Лесков, Горький, Белый, Булгаков, Платонов, Набоков, Солженицын (я говорю о романистах)... Даже студенты удивляются: какой курс по русской литературе им ни преподают, хоть на философские, хоть на социальные, нравственные, стилистические темы – все время одни и те же имена. В нашей истории – как в географии: резкое деление на центр и периферию. Есть Москва и Петербург, а все остальное покрывается общим названием Тьмутаракань, куда никто не заглядывает. Арцыбашевы, Боборыкины, Нарежные, Решетниковы, Успенские – все это литературная Тьмутаракань, и по большому счету разница между ними, как между Нарьян-Маром и Улан-Удэ для жителя столицы. Мы все в плане культурного наследия – столичники, воспитанники тоталитарной системы ценностей, которая действует по эстетической линии еще более упрямо, чем по политической. Твердим, что «Пушкин – наше все», как будто речь идет о культурном богатстве, не замечая, что это заклинание иронически оборачивается формулой нищеты: «Все, что у нас есть, – это Пушкин». Ну там плюс Толстой-Достоевский, по Списку, – и минус все остальное. Как будто ничего другого и нет.
Значение ретро-Букера мне как раз видится в том, чтобы бросить вызов этому ценностному тоталитаризму и восстановить весь объем, точнее, необъятность нашего литературного прошлого; чтобы можно было ходить по этому бескрайнему полю в любых направлениях, а не топтаться вокруг одной маленькой клумбы. Конечно, и сейчас издается множество старых писателей «вне канона», но издать не значит ввести в общественное сознание. За последние двадцать лет мы освоили механизм становления литературных репутаций и читательского рынка: без премий он не действует. Значит, нужно ввести в премиальный процесс и литературу прошлого, чтобы она тоже втянулась в поле конкурсной разноголосицы, ажиотажа, болений, чтений и перечтений, дискуссий о путях и перепутьях. Кто актуален? Кого возрождать? В чьих зеркалах мы хотим видеть свое настоящее? В чьем свете – свое будущее?
Тот же «Санин» – переиздаваться-то он за последние годы переиздавался, и не один раз, но если бы он стал победителем или хотя бы финалистом ретро-Букера, его читали и изучали бы неизмеримо больше, что могло бы изменить фон и тенденции современной литературы.
Ретро-Букер мог бы стать началом традиции по возрождению разных традиций. Можно было бы учредить премию и за лучшее стихотворение прошлого, и за лучшее филологическое исследование, и за лучший философский трактат... Можно было бы из года в год менять номинацию по большим периодам, например, лучшая недооцененная книга ХVIII века, 1-й половины ХIХ, 2-й половины ХIХ... Так за какие-нибудь пять лет мы совершили бы круг переоценок и возрождений по всей истории русской литературы и начали бы новый цикл... Почему мы придаем такое большое значение последнему году (обычный конкурсный горизонт, горизонтик) и пренебрегаем прошедшими десятилетиями и столетиями, не втягиваем их в свое становление? Когда бы мы отдались простору – и напору – своего прошлого, мы выросли бы во сто раз.