Толстые журналы июня

Дружба народов

Олег Ждан. Надо терпеть. Сюжеты белорусско-русского порубежья. Простые истории о том, что в жизни с течением времени меняется немногое – разве что лошади уступают место машинам, но в человеческих отношениях все остается прежним: пьющий муж, вредная невестка, тихий тесть. Один чудит, другой терпит. «Говорят, другие невестки бьются. Не, моя не бьется. Замахнется, а не ударит. <┘> Интересно, что скажет, когда помру. Может, слава богу, а может, поплачет. <┘> Не, помирать не хочу. Пока поживу, интересно мне. Выйду – коровы, козы на меня смотрят. Собачка смотрит. Надо терпеть».

Паола Урушадзе. Мой Тбилиси. Стихи были написаны в начале 90-х, в нелегкие для Грузии времена, когда весь СССР содрогался в предсмертных судорогах. И происходящее не внушало поэту оптимизма – стихи с любовью, но без надежды на возрождение родного города. «Теперь там пустота и пахнет пепелищем,/ все убрано, и даль прозрачна и светла,/ и чуда я не жду, и взгляд уже не ищет/ cледов от очага, сгоревшего дотла┘» Интересно, как видится автору Тбилиси сегодняшний?

Сергей Соловьев. Реальная метафизика счастья. Беседы со свами Амритом. «С.А.: Индия – результат абсолютного доверия к существованию всех форм. <┘> Задача человека не имитировать бога, а быть достойным учеником. Осознавать, понимать, быть в резонансе с уже существующими глубинными принципами жизни. И никто не чувствует себя в одиночестве. Здесь нет домов для престарелых, большинство людей не думают о страховке┘ Страховка от кого, от чего? Индийская жизнь – это жизнь без презерватива. Не по причине глупости или бедности, а по причине абсолютного доверия».

Свами, то есть духовный учитель, гуру, – «русский с прививкой персидской крови по происхождению», уже 15 лет живет в Индии, где, как это часто случается с европейцами, обрел духовную родину. О том, чем эта загадочная страна так привлекает жителей других континентов и насколько справедливы слова Киплинга о несоединимости Запада и Востока, со свами беседует еще один очарованный Индией странник – писатель Сергей Соловьев.

Знамя

Июньский номер тематический: о путешествиях – в пространстве, времени и в глубь себя.

Владимир Кравченко. Книга реки. В одиночку под парусом. Путевые заметки, фиксирующие увиденное по мере продвижения по Волге – одной из главных дорог России. По редакционной задумке это ключевой текст номера, «из уважения к российской карте – не столько литературной, сколько географической». Но дело, вероятно, и в том, что робинзонада Кравченко отчетливо демонстрирует характерную российскую черту – страсть к кочевью. «Идея казалась привлекательной: стартовав в мае месяце с берега валдайского озера Стерж, куда впадает ручей, берущий начало из знаменитого родника у деревни Волговерховье, проплыть на байдарке всю Волгу. Отправившись в плавание и слившись с волжским потоком, я равнялся на одну из ее капель, выбившуюся из родника, вместе с нею я прошел этот путь. Я и был этой каплей – одной из них».

Олеся Николаева. Корфу. «Всегда, оставляя дом и отправляясь в путешествие к далеким берегам, испытываешь некоторое смущение, словно ты оставил своих ближних одних сражаться на передовой. <┘> Потом начинаешь, словно оправдываясь перед кем-то, убеждать себя, что кое-когда человек должен изымать себя из бурного потока поденной жизни, отстраняться от нее, меняя фокус зрения, ибо глаз, видя перед собой «привычное», – «замыливается» и перестает отличать главное от второстепенного, насущное от лишнего. И вообще – чтобы лучше понять свое, надо узнать чужое. <...> Так что путешествие – это тоже дело, убеждаю я себя, словно защищаясь от чьих-то упреков». Повесть о каникулах на острове, покровителем которого считается святитель Спиридон Тримифунтский. Героиня, вместе с мужем расположившаяся в доме гостеприимных друзей, пытается работать – придумать для Журнала двенадцать повестей о любви. Сочинительство не идет – мысль отказывается создавать вымышленных персонажей, крутится вокруг былого, тех сюжетов о любви, которые судьба подбрасывала писательнице и ее друзьям. Оказалось, сочинять нет необходимости: каждая прожитая в любви минута – свидетельство о божественном чуде, волшебстве, которое человек по душевной слепоте не всегда замечает. История красноречивее любой выдумки.

В рубрике «Неформат» – необычная «Повесть о хожении в Италийскую страну» священноинока Симеона Дурасова, сложившаяся по впечатлениям от поездки на Апеннины. Повесть создана на церковнославянском, на его сниженном варианте – языке не богослужебных книг, а старинных русских повестей, сказаний о паломничестве в иные земли. «В понедъльник, во время вечерни, нъкiя двъ жены ввезоша в храм инвалидную коляску, на ней же юноша съдяше, не могiй ни главу прямо держати, ни ходити на ногах своих, ниже руками двигнути, точiю пальцами шевеляше. Иже черныя волосы имъяше, торчаша во вся стороны, одъян во одъжду черну, и на майкъ написано красными буквами, яко видъти мощно далече: «Есть ли кто, иже воззрит на мя?» <┘> Мнъ же зъло скорбно явися, яко аще чъловек уста и не отверзает, буквы же на майкъ его вопiют, но тако и не может улучити внимающих печали души его».

Марина Воронина. Хорошо там, где нас нет. Описание путешествия не праздного – за границу, в Чехию, на заработки, подтверждающего справедливость фразы, вынесенной в заглавие. Инструкция и предостережение для тех, кто, жалуясь на перипетии российской жизни, грезит о легком заработке на чужбине. «Я еще в Москве знала, что будут сплошные приключения. Те, которые на свою задницу. Все же об экстриме как-то не думалось. <┘> Недоедание, потомки бендеровцев, долгожданная адова работа, облава, лагеря, унижения, собственные неблаговидные поступки – все это рушилось и рушилось, пригибало до нельзя, но уничтожить не смогло. А почему? Потому что у русских живучесть – бешеная. Нам бы ухватиться – душой ли, умом ли, совестью, ногтем грязным или зубом последним – вот и спасение. Помогает терпеть. Вселяет веру».

Иностранная литература

Георг Кляйн. Либидисси. Роман. Перевод с немецкого А.Егоршева. «Здесь, близ окраины города, на кромке трамплина в мой далекий родной мир, я=Шпайк жду своего сменщика. Сообщение о его скором прибытии заставило меня выбраться в аэропорт. Взяв такси в том квартале Старого города, где веками из тряпья варили бумагу, я=Шпайк попросил водителя подъехать вплотную к лестнице, ведущей на террасу аэропорта. Пока мне еще не встречался иностранец, который рискнул бы выехать на периферию в одиночку. Мое длительное пребывание здесь тоже не дает гарантии, что, сев за руль и самостоятельно устремившись к более или менее отдаленной цели, я=Шпайк доберусь туда живым и невредимым. Не желая признать за своего, город держит меня на положении полутуриста, унижая таким и еще более изощренными способами пришельца, в коем давно уже нет былой дерзости». «Либидисси» (1998) дебютный, вызвавший восторг критики, роман немецкого, теперь уже можно сказать плодовитого прозаика Георга Кляйна. Действие происходит в несуществующем городе Либидисси, в котором угадываются черты современных ближневосточных и североафриканских городов. Сюжет детективный. На смену секретному агенту, прослужившему на благо родине много лет, а в конце, как водится, ударившемуся в самоволку, Центр отряжает парочку роботоподобных агентов с обычным в таких случаях заданием: ликвидировать предшественника. Обстановка и атмосфера – кафкианские. Либидисси – город по-кафкиански мрачный. И как у Кафки главный герой – живое существо, противостоящее очеловеченным механизмам.

Рубрика «Литературный гид» посвящена классику польской литературы Славомиру Мрожеку (р. 1930). Состав литгида традиционно пестрый: здесь и фрагменты автобиографии Мрожека «Валтасар», карикатуры его пера, интервью польского писателя Ежи Кёнигу, озаглавленное мрожековской формулой его человеческого кредо «Не вижу оснований оскорблять людей», и статья Ирины Лаппо о постановках пьес Мрожека в России «Мрожек на русской сцене». Тон публикации задает автобиография, и не потому, конечно, что это самый объемный текст, а потому, что она возникла как попытка автора узнать себя: Мрожек писал ее после перенесенного инсульта, когда заново нужно было учиться говорить, писать, вспоминать прошлое. Для читателя это такая же возможность познакомиться с неизвестным Мрожеком. «Пока человек молод, он пытается обогнать мир. Потом едва поспевает шагать с ним в ногу, и наконец мир начинает его обгонять. Еще в Мексике, находясь в полной изоляции, я об этом не думал. <┘> Только потом смог осмотреться и понять, что, в сущности, я старею. Неожиданно «на помощь» пришла афазия. Она подействовала на меня, как самоубийство, хоть и неудавшееся, но оставившее неизгладимый след. Поменяв имя и подписываясь «Валтасар», я открыто признаюсь в собственном несовершенстве. С этого момента меня нельзя ни хвалить, ни осуждать за все, что я написал до афазии, поскольку того человека уже нет».

Александр Жолковский. Красотка очень молода┘ Весной 2007 года автор попал в один из музеев Лос-Анджелеса на выставку, посвященную Магритту. Среди прочей публики ходила Джулия Робертс – глубоко беременная, без макияжа, в туфлях на плоской подошве. В общем, в обычном, человеческом, незвездном образе. Посетители вели себя интеллигентно – с автографами не приставали и делали вид, что знаменитость не замечают. Автор справился с желанием обсудить с актрисой фильм «Красотка», который не на шутку захватил его филологическую голову. Соображениями он делится с читателями. «Красотка» реализует сразу два родственных сюжета – спасение проститутки клиентом и брак Золушки с прекрасным принцем. В связи со «Справкой» Бабеля я в начале 90-х как раз занимался изображением проституции в русской и западной литературе и с тем большим интересом следил за действием. Как-то вечером посмотрел по телевизору два раза подряд.

Оба сюжетных мотива разработаны очень внятно. Их сцепление держится на клишированном образе проститутки с золотым сердцем <┘>; Джулия Робертс смотрится отлично; Ричард Гир спасает ее от бедности и проституции, она его – от бизнесменской черствости; заодно ненавязчиво проводится достоевско-постмодерная и слегка феминистская идея Уважения к Другому, а само имя героини – Вивиан – придает ей ауру «живости, жизненности» (вспомним «Доктора Живаго»). <┘> Одно место фильма бросилось мне в глаза полным выпадением из круга стереотипов┘»

Москва

Олег Павлов. Советский рассказ. У главного героя нет имени, а есть только жизненные обстоятельства, но и они не отличают его от ровесников и соотечественников, в меру талантливых, но не сумевших найти себя, сосредоточиться на чем-то одном. Этот обезличенный рассказ, вроде бы незамысловатый, по сути своей – страшнее многих триллеров Эдгара По, поскольку лишить человека имени – практически одно и то же, что убить. «Молодой человек обрел отца, но ему предстояло еще обрести самого себя в этой жизни. <┘> Его не бросало из стороны в сторону, нет, ведь эти стороны жизни смеживали вино, приключения, женщины – трепетные комсомолки и богемные дивы из прокуренных кухонь, походы на плотах по убийственным горным рекам и самиздатовские прятки, беленькое и красненькое, водочка и портвешок. Жизнь была праздником, жить было весело – он не умел бояться так, чтобы брать от нее что-то одно».

Вячеслав Киктенко. В кругах таинственных решений. Спокойная пейзажная лирика и куда более ярко эмоционально окрашенные стихи о вечном человеческом ужасе: я смертен. «Назначен мне мой смертный час./ Мой!.. Боже мой, какое скотство,/ Подмигиванье, идиотство,/ Выпихиванье напоказ!../ А эта женщина – зачем?/ А это небо без причины?/ И я, в рекрутчине кончины,/ И я, бирюлька дурачины,/ Кому повем, кому повем?»

Александр Храмчихин. Китайский вызов. С точки зрения обывателя, происходящее в Поднебесной в последние десятилетия иначе как чудом не назовешь. Одних впечатляет экономический рост, других – факт победы социализма, многие видят в Китае сверхдержаву, способную противостоять США. Оценки же специалистов далеко не так оптимистичны. О теневой стороне китайского чуда, о специфике развития страны, ее будущем и о том, как России нужно строить отношения с этим государством, размышляет заведующий аналитическим отделом Института политического и военного анализа. «Будущее Китая состоит из сплошных вопросов, на которые, видимо, нет ответов и в самой этой стране. Определенно сейчас можно сказать лишь одно – это не «рассосется». Независимо от того, как будет развиваться Китай дальше, он неизбежно сломает нынешний мировой порядок. И в наибольшей степени это скажется на нас».

Новый мир

Светлана Василенко. Покажи ей чудо. Сложенные верлибром стихи о чуде повседневности и о чуде в повседневности, которое не сразу разглядишь. «В честь князя, как солнышко алого,/ названный город. Автобус часа через два. Жара./ Маюсь. Подкатывается бомжара:/ – Меня зовут Валерий Павлович! Как Чкалова./ А хотите увидеть чудо?../ Начал вдруг падать. Голодный обморок./ Подхватываю его, вдыхая миазмы. Очухивается:/ – Извините. Учился в местном вузе вместе с Веничкой Ерофеевым,/ слыхали? Мне надо бы похмелиться. У вас нет двадцати рублей?/ В качестве аванса? За чудо. Я отработаю».

Владимир Демичев. Яма. Рассказ о неприятности, приключившейся со сторожем Сергеевым ночью, за четыре часа до рассвета, и о мистической способности любой ямы притягивать. Если по законам драматургии висящее на стене ружье обязательно выстрелит, то по законам триллера, если в рассказе вырыта яма, герой в нее обязательно упадет. «Сегодня, вернее, сегоночь Сергееву не хотелось выходить из сторожки. Моросил дождь, ревматически ныли колени, лампа потрескивала, коптила – керосин ни к черту. <┘> И только хотел вернуться на место, как услышал звук. Это походило не то на стон, не то на протяжный вздох, но что бы то ни было, у сторожа похолодела спина».

Алла Латынина. Призвание и судьба. Критик анализирует книгу Людмилы Сараскиной «Александр Солженицын», вышедшую в серии «ЖЗЛ». Казалось бы, биография – жанр, предполагающий завершенность сюжета, некоторую временную дистанцию. К тому же многие произведения Солженицына автобиографичны и сообщают читателю ту информацию, какой хотел поделиться писатель. Но вопреки первоначальному мнению автора статьи, прижизненная биография в данном случае уместна, ее плюс – в полноте. Во-первых, в распоряжении биографа факты, которых Солженицын знать не мог. «Сараскина рассказывает о той интриге, которую торопился осуществить Андропов, послав доверенное лицо, генерал-майора В.Кеворкова, на тайные переговоры со статс-секретарем канцлера Вилли Брандта. При этом Андропов торопил Кеворкова: «Сейчас будет играть роль каждый час. Подгорный и Косыгин давят на Руденко, чтобы он выписывал ордер на арест Солженицына. А дальше суд и ссылка, как предлагает Косыгин, в Верхоянск. Живым он из нее уже не вернется». <┘> Это только один пример того, почему автор не может рассказать о себе все сам: есть много фактов, которые не могли быть ему известны. Например, собственное следственное дело, материалы которого стали доступны лишь в новейшие времена┘» К тому же некоторую информацию, в частности отзывы современников, человек, пишущий о себе, использовать не будет по этическим соображениям. Биограф такими мотивами не связан.

Октябрь

Ильдар Абузяров. Хуш. Недельный роман. Книга-матрешка: писатель никак не может приняться за работу. Но вот в понедельник его мысль и воображение получают импульс. Он садится за книгу, в которой смешаются и телевизионные новости, сообщающие, что в Питере скоро состоится саммит «большой сороковки», и история из жизни его племянницы Аллы, в которую был влюблен юноша по имени Али┘ «А что если?.. Может, написать что-нибудь о теракте?.. По телевизору показывают репортаж про будущий саммит сорока в этом городе. Сорок разбойников на саммите в шикарной пещере. В которую чудом проник бедный юноша Али. Али – сын своего Бабы». Продолжение этого любовно-террористического повествования обещано в следующем номере.

Владимир Найдин. Реанимация. Рассказы. О том, как хрупка человеческая жизнь, автор – профессор, заведующий отделением реабилитации научно-исследовательского института нейрохирургии имени Н.Н.Бурденко, знает не понаслышке. Его произведения не выдуманные истории, все они – случаи из практики. О летчике, прикованном к постели в результате несчастного случая («Муха на потолке»), о прославленном тяжело заболевшем хирурге («Сгущение крови»), об академике, закончившем свои дни в реанимационном отделении больницы («Прямая линия (Реанимация)»).

Женщины не рассчитаны на матриархат. В рубрике «Семейная сцена» интервью Владимира Найдина «Октябрю», в котором он, по долгу службы наблюдавший не одну семейную пару «и в горе, и в радости», делится соображениями о любви и браке, женской и мужской психологии, здоровье: «Так один мой коллега, знаменитый хирург-онколог, вывел три правила, которые спасают от любой онкологии. Первое: надо много и с интересом работать. Тогда обеспечивается необходимая выработка эндоморфинов – того, что наркоманы ищут в кайфе. Второе: нужно немного выпивать. Вино, водка, коньяк выступают в качестве антиоксиданта, осуществляющего борьбу с отрицательно действующими на организм свободными радикалами, и помогают снять напряжение после столь интенсивной работы. Конечно, в разумных количествах. Третье: обязательно иметь женщину, иначе перестанет вырабатываться тестостерон. Хорошо, когда женщины это понимают и поддерживают мужчину по всем трем пунктам».

Игорь Иртеньев. Не дарите писателям книжки┘ В России поэт больше чем поэт. И каково поэту? «За окном белым-бело,/ Бабу лепят дети,/ До чего ж остое┘ло/ Быть за все в ответе./ Вот уж скоро десять лет,/ Как в режиме строгом/ Я за вас держу ответ,/ Люди, перед Богом./ Покосился силуэт/ Мой под тяжкой ношей,/ Хорошо, что я поэт,/ Плохо, что хороший./ Если б я поэт плохой,/ Предположим, был бы,/ То на все махнул рукой/ И на всех забил бы».