Труха траха

Андрей Кучаев. Трах non stop: [венок эротических сонетов]. – М.: Зебра Е, 2007. – 512 с.

Писать о книге с таким вызывающим, к тому же не соответствующим ее содержанию названием, а также под стать названию обложкой со сценами из Камасутры не очень удобно. При этом ограничиться только размышлениями о качестве представленной под ее обложкой прозы Андрея Кучаева было бы сродни зарыванию страусом головы в песок. Поэтому я начну комплексно, но совсем издалека.

Моя бабушка рассказывала, как в годы войны, накануне боев за Сталинград, у нее в доме в шахтерском поселке Донбасса некоторое время квартировался на постое молодой и веселый румынский солдат, с которым у нее, несмотря на языковой барьер и идеологические различия, установились очень дружеские отношения. Оккупант помогал по хозяйству (рубил дрова, носил воду, угощал детей шоколадками). Затем он отправился прямым ходом в известный «котел», ставший возможным в значительной степени благодаря не очень большой стойкости стоявших по флангам основных немецких сил румынских и итальянских частей. И вот обратное отступление на запад сил вермахта и его союзников, включая и узнаваемых румын. Когда, казалось, все уцелевшие захватчики уже отступили, к дому бабушки приблизилась одинокая, кутавшаяся в шинель фигура. Это был отбившийся от своей части давешний жилец, пытавшийся осведомиться у «матки», куда ему двигаться. Бабушка подсказала оптимальную примету. Румыны угнали с собой для прокорма небольшое стадо коз, которые оставляют за собой характерный помет в виде черных шариков. Бабушка показала румыну эту примету, благословляюще указав верный путь на родину. Радостно поблагодарив спасительницу, он устремился по вехам этих выделявшихся на белом снегу черных точек.

На весьма относительно белых листах рецензируемой книги роль таких «помет помёта» играют рассеянные по концам глав маленькие мужские членики в очках, уставившиеся в раскрытую книгу. (Эротические рисунки-виньетки в начале глав более разнообразны, а обложка – вся Камасутра в кратком иллюстративном исполнении.) Вот вехи текущего книгоиздательского ориентира на Запад, при том что реальное читательское стадо потребителей такого орнамента остается все же по эту сторону бывшего железного занавеса.

Если бы я скачал текст данного венка эротических сонетов в прозе из привольных интернетовских пастбищ или прочитал бы в каком-нибудь строгом литературном журнале, я бы, конечно, разбором текста и ограничился бы. Ведь это весьма увлекательная и изобретательная проза, с налетом легкого в устойчивости своей и в органичной маске мудрости цинизма. Эта проза осуществляет довольно глубокий социальный и экзистенциальный срез современного российского и мирового состояния и человеческого качества. Традиционный литературный прием – группа друзей рассказывает друг другу на конкурс самые потрясающие истории из своей и окружающих жизни, и истории эти не такие уж и эротические, ибо сама идея всего замысла была стимулирована невзначай оброненным словом «некрофилия»

«Вспомнили и шутку одного усатика: «Любовь побеждает смерть!» На что хозяин-академик ответил шуткой: «Только в эксцессах некрофилии!».

Эрос и Танатос в этой книге виртуозно сосуществуют почти на равных, как капитализм и социализм до дефлорации Берлинской стены с легким доминированием последнего. Тем самым слову «трах» возвращается исконное, доэротическое и акустическое значение ошарашивания (например, ударом книги по голове). Равным образом и «концы» в конце глав, несмотря на отмеченные приукрашивания, имеют значения скорее замогильного, а не постельного финала. В большинстве нон-стопных историй если дело и доходит до постели, то только затем, чтобы полностью отбить охоту к этому делу. Герой растворяется до беспамятства в женщине (хорошо, если живой) или окружающем пейзаже, а может и превратиться в шпица – оригинальный финальный извод «дамы с собачкой» в новых исторических условиях объединения Германии: «Позже я узнал, что она ругалась по-чешски. «Грязные, грязные собаки! Убийцы! Ненавижу! Цепные псы московских палачей!» Надо сказать, что я в свои восемнадцать лет участвовал в событиях в Праге. В составе войск стран Варшавского пакта. Я служил в отдельном батальоне бронетанковой дивизии ГДР┘ Она умела и бить, и любить, эта женщина, которую я поначалу принял за польку». Содержательно «Трах non stop» – это Камасутра исчезновений, уклонений от секса.

Женщины при этом любят и уклоняются гораздо масштабней – не меньше, чем Мировой океан (переосмысление истории Робинзона от Даниэля Дефо до Мишеля Турнье). «Мысли мои стали отчасти морскими, жидкими и водяными: я почувствовала агрессивные глаза и зубы – акулы где-то охотились, хотя и лениво». Когда-то Максимилиан Волошин писал: надо, чтобы книга прочитала саму себя. «Не обращайте внимания на дурную образность рассказа, но она идет от того ощущения излишней метафоричности окружающего, которая мной принималась безоговорочно на заколдованном острове, – рассказывает Робинзон-женщина. – Аналогия примерно такая, как если бы в книге, которую вы читаете, буквы стали превращаться в жуков, которые пытаются выпростаться из плотно сложенных страниц и слегка обессмысливают сначала текст, а потом и само чтение».

Другой героине приходится довольствоваться лилипутами, с головой погружающимися в ее обоготворенный орган любви – апофеоз эротического переосмысления свифтовских фантазий эпохи глобализации и феминизации: «Храм перенесен в спальню, интим – на площадь». В крайнем случае героиня согласна на любовь с крокодилом.

«Рассыпали книгу в фиктивно разорившемся издательстве под громким названием «Солнце бедных» – самоописывается книга в этой истории. Оно возникло опять под «скромным» названием «Солнце богатых» (ассоциации с «Солнцем мертвых» Ивана Шмелева, конечно, не случайны. – А.Л.), продолжая за барыш наспех гнать литературное фуфло, прикрываясь именами двух-трех полумаститых, которых издали кое-как на туалетной серой бумаге в обложках, выдранных из журналов, которыми оклеивают те же туалеты во всех мещанских домах».

Любовь побеждает смерть, а проза Андрея Кучаева побеждает эту одноразово-эротическую, рассыпающуюся по мере прочтения на чисто прикладные части книгу-труху на туалетной бумаге с не годящимися для скреп издательскими «концами» как апофеоз писа-издательской деятельности Виктора Ерофеева.