Брутальный, пьяный и небритый

Поэты-моряки пишут о странствиях.
Иван Айвазовский. Вид моря ночью. 1873. Астраханская областная картинная галерея им. Б.М.Кустодиева, Астрахань

Андрей Вершинин. Нечего делать в Конго: Стихи.– СПб.: Красный матрос, 2008. – 66 с.

Андрей Вершинин – он даже не то, чтобы поэт. То есть поэт, разумеется, но в первую очередь все-таки – штурман. Моряк дальнего плавания. Плюс еще и музыкант, плюс еще и переводчик с китайского. Китайские стихи исполняет под музыку. Короче, достоинств более чем порядочно. И когда он заявляет, что «нечего делать в Конго», то, наверное, знает, о чем пишет. Тем более что под стишками, знаете, очень гламурненько подписано: Kingston, Мексика, Пуэрто-ла-Круз, Венесуэла, Хьюстон и так далее. Глаза разбегаются. И среди всего этого расчудесного географического раздолья – вдруг строки: «Нижняя Кутузовка/ край ты мой родной/ Нижняя Кутузовка/ с красной полосой/ синее полотнище/ белые слова/ Нижняя Кутузовка/ Нижняя моя!» Хоть хватай гармонь да в пляс!

Заглавных букв и пунктуации Вершинин, как и полагается, не любит, зато обожает ставить под стишками даты. Рядом с географическими названиями. И очень, знаете ли, странно получается: сплошные 80-е годы. Либо 2000-й. Либо 80-е, либо 2000-й. Видно, годы эти были особенно урожайными, вдохновенными, благодатными. Либо просто работы на палубе было немного: можно было иногда облокотиться, выпить стаканчик рому да и задать в рифму: «увези меня ты к морю синему/ дай острогу мне в руку сильную/ я поймаю там рыбу красную/ и любую другую разную». Уж рыбу-то ловить наш автор, наверное, умеет хорошо.

На задней обложке книжки (а ведь как звучит – задняя обложка!) предъявлено вниманию читателя два золотых свидетельства, две цитаты, два авторитетных мнения. Как это принято делать на задних обложках. Первое мнение, принадлежащее художнику и писателю Владимиру Шинкареву, звучит так: «┘брутальный, постоянно пьяный, небритый┘ однажды я сломал об него руку». Какое невыразимое красноречие многоточий, какая невыпитая грусть определений! Второе мнение, подписанное страшно непонятными словами MC Peggy & Dj Tsiolkovski, таково: «Вершинин – это вам не фунт изюму! Это – Сало, как ласково называет его жена, – стоит того, чтобы узнать о нем как о поэте».

Я думаю, к мнению этих людей стоит прислушаться, тем более что их слова подтверждают проявленное товарищем Шинкаревым, интуитивно чувствуемое читательское знание: обаяние книги лежит вне текста. То есть больше около текста, чем в самом тексте. Это явственно видно и из оформления книжки. Под каждым стихотворением – фотоиллюстрации Дроздецкого, Пешкова и других. В книге, выпущенной митьковским питерским издательством, и не может быть иначе. Под философично-афористическим дистихом Вершинина «умирая скажем:/ мы – жили!» можно увидеть фотографию обычной черногранитной могилы, на которой под портретом покойника значится «Живой Николай Павлович».

А вот еще очень вкусный пример: на одной из страничек фотография выступающего с микрофоном Бориса Моисеева и его подтанцовки. А над фотографией стихи: «белый как правила Гоголя/ певец удрученный┘/ наверное каверзно по-морю?/ Даже невеста икая дурня валяет/ и дубасит на тятины деньги/ переговоры вести не умею/ но буду служить на Отечество». Первое, что приходит в голову: катастрофическая нелогичность, катавасия, винегрет, абсурдизм. Что за белое правила Гоголя? Какая еще невеста? Однако же в этом хокку-образном, грамматически неправильном сочетании строк алогичность превращается в художественный прием. И даже Боря Моисеев («певец удрученный») как-то сюда вписывается.

На странице с гологрудой африканкой – стихи на тарабарщине: «шлупамарада/ ижхипаза/ ругунда люмка/ устукапа». Может быть, моряк Вершинин, огибая берега черной Африки, успел нахвататься некоторых словечек, а может, он просто пишет чепуху, свой дырбулщил. Имеет право в конце концов – все ж таки поэт, музыкант! В стихотворениях более длинных, распространенных мысль изливается более прямо: «любимая! Ну что нам эти лики!/ Они блин смотрят чуя высоту/ а мы с тобой средь выспренных и диких/ такая голь не любит лимиту...». Тут сразу представляется «брутальный, постоянно пьяный, небритый» лирический герой. Пусть эта смелая рекомендация обращена на самого автора. Он, этот вечный путник, этот наездник высокомачтных кораблей, путешествует и внутри пространства своих стихов. «На другом перегоне дохнет горб навьюченный/ а здесь остановка на ночлег и берег туманный┘» – описывает он, а потом, в другом месте, испуганно удивляется: «┘Южный крест еле виден/ он-то как раз и напомнил/ мне сонному: «в какую ж даль ты забрался братец». В стихах матроса и музыканта Вершинина – постоянная тема движения, расставания, перехода, ухода, возвращения: «┘запорошу свежу могилку/ и в путь┘/ далекий будет путь», «┘ты сказала «прости и прощай»/ прикоснувшись к горячим губам/ я проснулся┘», «┘а я как был скитальцем – так и остался им/ ступай брат дальше здесь все продано/ здесь поганые земли – смерть живым»┘

Музыкант Андрей Вершинин, или – как ласково называет его жена – Сало, действительно стоит того, чтобы узнать о нем как о поэте. Поэте-путешественнике, повидавшем много стран и не любящем запятые и точки. «┘я на подходах к Фуэртевентуро/ пьяный и верный тебе» – согласитесь, в обаянии не откажешь.