Флюид любви без запаха либидо

Белла Гусарова. Небо внутри. – СПб.: Красный матрос, 2008. – 80 с.

Книжка стихов Беллы Гусаровой называется «Небо внутри», поэтому хочется спросить – внутри чего же небо? Вот вслед за лирической героиней мы и отправляемся на его поиски. Попадаем, например, в прошлое: «в прошлой жизни я была высокого роста поэтом/ носила желтое, читала в «Бродячей собаке»». Автор практически отвергает заглавные буквы и знаки препинания, что в принципе не ново. И вроде бы все хорошо – легкое дыхание свободного размера, в других стихотворениях – оригинальные рифмы. Только вот много общих мест, которые тянет назвать поэтическими штампами. В первом же стихотворении: желание жить в прошлом, особенно в серебряном веке. Или же: «В этом старом кафе/ На балкон залетает листва». Кто только не писал о старых кафе и листве в контексте любви, конечно же (тут же: «Мы по-прежнему любим друг друга!»).

И тут пришло время упрекнуть поэта в том, что его поэзия временами чересчур «женская». Вот вам несчастная любовь («играть в любовь – не в игрушки/ не с куклой, которой можно отрывать руки чтобы не просила милостыню любви-суки», «когда тебя долго нет – начинаются легкие ломки» и много подобного). «Любовных» стихотворений много. И они – самая слабая часть сборника. Конечно, крик раненой души. Но героиня кричит слишком прямым текстом, выражаясь так, как выразилась бы сотня-другая обычных женщин: «ты не бери меня/ ты не бери меня в жены/ сгорели записки в камине на даче/ о нашей любви».

Большое количество посвящений (П.М., Т.Б., С.Б. и проч.) – таинственные буквы, которые ничего не говорят читателю, утомляют. На страницах сборника: Прага, Рим, Сан-Франциско, Вермонт, Египет, Сахара, Гоа, Тибр, Сена, многое другое – видно, что автор много где побывал; Александр Сергеевич, Кафка, Джойс, Книга Перемен, Феллини, Венера Милосская, Ника Самофракийская и проч. – прочитал и повидал многое. И все это вперемешку с современным, актуальным: «распахнутые окна монитора», «или кнопку SLEEP», «мерседес въехал в стадо коров»... То в рифму, то без – в рамках одного стихотворения (рифмованные стихи удаются автору лучше – в них сильнее поэтическое напряжение).

Иногда подобная «мешанина» и образованность автора утомляют не столь образованного читателя, вредят стихотворению, представляются простым нагромождением слов и образов, не становясь эклектикой. Вредит стихотворениям и нецензурная лексика – немотивированная, непростительная для данной тонко чувствующей лирической героини. Вот, например, как выражается Бэла (раздел «Неотправленные записки Бэлы к Печорину): «Вы, Печорин, не вор, но лжец/ у меня в стволе/ скучают пули/ вам – ┘» Но мы не станем писать это «дурное» слово.

Отдельная тема – Петербург (раздел «Мосты в Петербург»). Тема поэтически «изученная» и поэтому опасная. Автор прекрасно это понимает, отсылает нас к ранее сказанному о городе. «Ни страны, ни погоста не хочу выбирать, на Васильевский остров я приду умирать» Бродского отзываются в стихах Беллы Гусаровой: «а потом я уйду на Васильевский, или┘» Всем известное «окно в Европу» звучит так: «жизнь стала самоцелью/ и правом смотреть в европу». «Декабристский город» традиционно мрачен и сумбурен, но у автора есть свое видение, его город запоминается: «сомнамбулой-носферату/ плыву по петрову городу/ по чешуе змеи-невы/ глотающей острова залива». Стихи о Петербурге интересны по ритму и по интонации.

Самая сильная часть сборника – «Запахи северного Гоа в легкой индомании». «Год уже или полгода/ дурно от убро/ я давно одной ногой в Гоа/ другой рядом с урной». Стихи изобилуют экзотизмами и англицизмами, что здесь вполне уместно: смайлы, fish, money, сорри, чакры, гибискусы, крокусы, сари, папайя, биди, loverman, инглиш, лэнгвич. Нагляден образ русского туриста, оказавшегося в незнакомой стране: «мой первый гоанский индус/ обменяет европейские цепи на связку бус/ тело вымажет маслом кокоса, выдаст посох», «красная метка межбровно прибита фломастером». И мы глазами лирического героя завороженно смотрим, как «парит орел, шипят морепродукты», но смотрим все же «с воздушным поцелуем в петербург» на губах.

Завершается все тревожным разделом «Палаты»: «если случится свихнуться хочется чтобы/ моим психиатром стала Ка Эн┘и, благодарная пациентка,/ я не покину больничных стен». Поставим автору большой плюс за самоиронию.

И вот мы закрываем сборник и по-прежнему не понимаем, внутри чего же небо. Разве что внутри самого человека как некая метафизическая категория.