Пощечина человечеству

Александр Потемкин. Человек отменяется. – М.: ПоРог, 2007.– 612 с.

Среди рейтинго-коммерческой литературной элиты, читающей, помимо собственных сочинений, лишь книги из шорт-листов различных премий, – платно, за участие в жюри, – ходит немало легенд о писателе Александре Потемкине. Частенько издеваясь над сакраментальным поветрием советских времен «Не читал, но осуждаю», эта изощренная публика на деле прагматично усвоила прежние тоталитарные повадки и из конкурентных видов заведомо не признает все, что творчески выбивается из «мелового круга» литературной самозванщины. Как тут обойтись без кривотолков по адресу Потемкина, который особенно опасен тем, что сам издает свои книги? Да вдобавок других писателей печатает, не входящих в нынешнюю обойму, – тоже словцо из былого литлексикона, да разве от чего увернешься, если теперешняя писательская среда по части нравов позаимствовала из прошлого всe худшее, а что хорошего было – то забвению предала?

Между тем, читая Александра Потемкина, испытываешь, истинное удовольствие, я бы сказал, эстетическое наслаждение. Достаточно, например, обратиться к его роману «Человек отменяется», который основан на требующем высокого профессионального мастерства литературном приеме – раздвоения личности главного героя.

С одной стороны, этот «оригинальный москвич» обладает «тощим кошельком и худым здоровьем», он «пьет винцо, поругивает политиков и устраивает митинги в собственной голове». Рассуждает он так: «Взгляни на нашу историю: кто жил дольше, кто жил лучше, кто имел больше – крикун или молчун? У нас, голубчики, молчуны всегда больше имели. Вот я публично молчу, но жестоко скандалю внутри себя и имею прямые выгоды от такого расписания! Я человек творческий, способный предаваться любимому занятию – молчаливо возмущаться, я расположен к бесчинству разума, к дебошам сознания. Скандалить в собственном разуме, господа, – здесь требуется значительно больше, сил, чем заниматься этим замечательным делом наяву».

Но то лишь цветочки. Ягодки завязываются, когда речь заходит о западных сравнениях. «Я, господа, русский человек! А это, прошу прощения, нечто совсем другое по сравнению с тем, что можно встретить на мостовых Парижа или аллеях Калифорнии. Если я не ощущаю муки в каждом дне, если не испытываю ночных страданий, дневных невзгод и страхов, то что за жизнь у меня? Что я, европеец? С его вечным материализмом и извращенным комфортом? Избави бог! Бунтующий разум – вот русская стихия обитания! Кто мы без него? Европейцы? А хотим ли мы этого? Нет, господа, ох как не желаем┘ В бесплодных мечтаниях мы, несомненно, лидируем... Они – опекуны порядка, отчимы почтительности... Если мы победим, то мало кто услышит музыку победы, если они одолеют нас, то звуки фанфар оглушат Вселенную».

Потемкина хочется цитировать много, потому что ни одной строки, ни одного слова, у него не сказано просто так, а обязательно – со смыслом и нестандартно. Ирония – не зубоскальская, не игриво-словесная, но по-настоящему глубокая, с проникновением в суть дела.

А ведь пока речь лишь об одной «половине» личности. Другая-то – не кто-нибудь, а всемогущий олигарх, играющий судьбами людей, «отъявленный нарцисс», знающий, «кто попал в расходы, кто лишен административного ресурса, кого и за сколько приглашают на ТB». Обожатель «новаторского пыла отрицания христианской нравственности», эта «половина» личности рассуждает иначе: «К чему у нас воздержание поощряется? К насилию? Нет! К хамству? Нет! К сексу? Нет! К криминалу? Тоже нет┘ К чему? Мне лично в голову приходит лишь стабилизационный фонд. Кремль у всex нищих воздержания требует». И, издевательски соблазняя некоего чиновника на высочайший пост, олигарх требует: «Ты должен предоставить свою жену для секса всем спонсорам, а потом ввести в России в качестве государственного языка английский, распустить армию, ликвидировать национальную денежную единицу, отдать Курильские острова японцам, пустить на утиль атомный подводный флот, подарить права на Крым туркам, лишить пенсионеров пенсий, ввести налог на погребение, на свадьбы, на дни рождения┘»

Нет, это уже не ирония. Написанный в острой литературной манере роман Александра Потемкина, по сути, стал первой, настоящей, классической крупномасштабной сатирой на то, что происходило в России и с Россией в 90-е годы. При этом охват явлений настолько значителен, а познания самых разных сторон российского государственного, чиновного и сословно-частного бытования столь глубоки, что проза Потемкина неизбежно оживляет в памяти творения незабвенного Михаила Евграфовича. К тому же стиль... Не подделка под позапрошлый век, а вполне современный, абсолютно индивидуальный и все же неуловимо, возможно ароматом неожиданных ярких метафор с широким разбросом смыслов, – напоминающий «конституции или севрюжину с хреном».

Александр Потемкин, несомненно, обладает той редчайшей разновидностью сатирического дара, которую принято называть щедринской. И дело тут не только в природном таланте. Иногда забывают, что Салтыков-Щедрин сумел создать галерею бессмертных сатирических образов потому, что в силу своих профессиональных занятий в совершенстве познал все закоулки тогдашней российской жизни, был не понаслышке, а через переплетение дел знаком со всеми русскими типами той эпохи. Но как paз эта линия жизни отличает и Александра Потемкина. Не вдаваясь здесь в его непростую биографию, можно с полным правом говорить о том, что в нынешнем литературном цехе никто нe может сравниться с Потемкиным по глубине и разносторонности знаний новых современных реалий. В этом смысле он как бы повторил «путь в писатели», пройденный Щедриным.

Есть, однако, у Потемкина еще одна творческая составляющая, которая на порядок усиливает его сатирический дар.

Да, он много лет варился в потоке зарубежного бизнеса и отменно знаком с западным образом жизни, что позволяет ему и точно, и емко сравнивать Россию и мир. Но литераторов, сперва откочевавших в Европу или за океан, а ныне вернувшихся в родные пенаты, теперь немало. Хотя уже здесь нащупываются серьезные различия: Потемкин за рубежом не писательским ремеслом занимался, а реальным бизнесом.

Да, у нас сейчас народились модные литераторы, которые тоже прошли школу новой жизни, особенно по части знакомства с гламуром.

Однако Потемкин и тут уникален: он и гламур постиг – немногие страницы его романа, посвященные этой теме, написаны с убийственным сарказмом, – но главное, выпало ему, как говорится, на собственной шкуре познать всю «презренную» прозу начального российского предпринимательства, с азов ведь начинал, между прочим, с... табаководства. Писателей с таким наиновейшим жизненным опытом надо еще поискать.

Но что касается упомянутой выше особой творческой составляющей, то здесь Александр Потемкин абсолютно уникален: помимо всего сказанного он – крупный ученый-экономист, что позволяет ему глубоко осмыслять явления современной жизни. Отсюда и проистекают те удивительно точные и сочные сатирические картины российской действительности, которыми насыщен роман «Человек отменяется». Именно на этом базисе, включая, конечно, великолепное знание реальности, и расцвел его природный щедринский дар.

Можно смело говорить о том, что наша литература обрела очень мощного писателя-сатирика с глобальным мышлением. Но тут-то и начинаются проблемы┘ у самого Потемкина. Роман «Человек отменяется», абсолютно реалистический по своему яркому сатирическому накалу и тем особенно привлекательный, по фабуле является некой фантасмагорией. И это смешение «французского с нижегородским» порой приводит к излишнему физиологизму, вступающему в противоречие с интеллектуальным пафосом потемкинской прозы. В итоге главной целью автора становится скромная и безобидная задача: влепить пощечину – a еще лучше оплеуху! – безнравственному человечеству. Причем всему сразу! Признать человека ошибкой эволюции.

Но поскольку человек в романе Потемкина отменяется как вид, то и ответить на эту звонкую пощечину попросту некому. И сильнейший сатирический заряд, бьющий по самым болевым зонам российской действительности, уходит «в молоко», теряясь в бесконечных просторах Вселенной.

В результате возник некий писательский феномен: очень, мощный сатирический, от Бога щедринский талант Александра Потемкина, приправленный особым, феноменальным для нынешних сочинителей знанием новых российских реалий в сочетании с опытом зарубежной жизни и макроэкономическим мышлением, не знает, как по-настоящему приложить себя к литературному делу. Проблема эта серьезная и непростая, достойная общественного обсуждения, поскольку не то нынче в литературе время, чтобы разбрасываться талантами на ниве изящной словесности.

И хотя Александр Потемкин не рвется за литературными премиями, а потому его книги не мелькают в шорт-листах, критикам все-таки придется читать его всерьез. Потому что Потемкин с его природным щедринским даром и приобретенным жизненным опытом – это явление в нашей литературе.

Рассказывают, будто в одном толстом журнале, куда Александр Потемкин несколько лет назад принес свое первое сочинение, узнав о его предпринимательской профессии, прежде всего потребовали выкупить нераспроданный тираж очередного номера журнала в числе 150 экземпляров, а затем велели сперва поучиться у Сорокина┘ Видимо, эта забавная история, свидетельствующая о нынешних литературно-журнальных нравах, войдет в писательскую биографию Александра Потемкина, чье творчество уверенно пробивает себе дорогу к широкому признанию.