Семь нот сетературы

Выход в город. Сборник стихов. – М.: Маска, 2006. – 236 с.

Скорее всего для рецензирования сборника стихов сетевых поэтов следовало бы пользоваться современным и модным – сетевым же – языком. Но вот в чем затыка: все-таки палитра его хоть и содержит яркие краски, но весьма скудна: «аффтар жжот!», «аццкий сотона», «кг/ам», «убей сибя ап стену!», «ацтой!», «сцукко, выпей йаду»┘ Хотя, может, это мне, консерватору со стажем, впитавшему догматы советской средней школы, просто лень-матушка не дает выучить актуальный новояз в полном объеме?.. Пользуюсь устаревающим русским, да простят меня опытные юзеры и даже ламеры┘

В предисловии даны словесные портреты авторов, основанные на догадках и текстах. Однако несправедливо утверждать, что в сборник попали случайные люди. Общность эстетических предпочтений – пусть и пунктиром, но ощущается. Получается даже, что семь авторов «Выхода в город» – это семь нот, зазвучавших для града и мира┘

Взять хотя бы девичьи стихи Елены Бондаренко, пишущей о состоянии невзаимности («Мама сварила чачу и мамалыгу./ Вечером будут гости. Боюсь, что сваты┘») и связывает вместе разные ниточки: «Заполночь все разъехались, сыты – пьяны./ Слюбится мал-помалу...? В прекрасном «где-то»/ Плакали самолеты в воздушных ямах┘/ На чердаке, в соломе, дремало лето┘»

У нее любовь – «не преступленье, если без наказанья», а свобода – еще резче. «Свобода – это то, что между ног./ Все остальное – равенство и братство», – констатирует автор. Она видит, что «розовый рассвет похож на беззащитного ребенка», а «желтые пятки Солнца покрылись пылью». Она слышит, что «птицы машут крыльями до хруста/ и поезда штурмуют переезд». В пору, когда «поспели маки на минном поле», а у каждого «вместо сердца – каменный мешок», Елена Бондаренко смело использует смайлики. Получается забавный оживляж, как в этой эпистоле sms-формата: «С приветом, Лена Б.:) «Чего же боле?»/ Ржу-ни-ма-гу:)))))))) с похмелья – не со зла┘»

Особая нота – Михаил Дынкин. Его стихи – плотная чешуя ассоциаций. Простой пример: «Откроешь окно – действительно странный вид./ Откроешь окно – подумаешь – ну и глушь:/ стальная сосна в глубоком снегу стоит/ да дзенский монах бредет с икебаной душ┘» В этой глуши свои правила: с приближением холодов птеродактили улетают на юг, а поэты сидят по домам и пишут: «Аквариум. Причудливейших форм/ там рыбы плавают. Они на нас похожи:/ такие же задумчивые рожи/ и стекловидный фон┘»

Другой автор – Иван Зеленцов. Совсем другой: «Откроешь букварь – и возьмешь языка┘/ До Киева, ручки и точки/ тебя доведет он, но это пока/ цветочки, цветочки, цветочки┘» Стихи его по-московски урбанистичны: «Здесь всегда – межсезонье, а воздух – угарная смесь./ Если небо с землей поменяются, выкинув сальто,/ не заметит никто, ибо кажется часто, что здесь/ даже небо намазано слоем густого асфальта┘» Обыденные городские картинки приобретают инфернальный окрас: «Мы замерзнем в аду, потому что при жизни горим/ на большой сковородке, покрытой дорожным тефлоном./ Здравствуй, я-уж-не-помню-какой-там-по-номеру-Рим,/ ставший, как это свойственно им, Вавилоном┘» У него журавлиный табор уходит в небо, а оттуда пикируют ангелы, больные птичьим гриппом. А Бог┘ Он живет в каждом 25-м кадре, в сирене неотложки, но словами не ловится совершенно. Ведь «жизнь – давно не театр, скорее – дурное кино», а вокруг – потомки Адольфа и Евы, а еще «мерсы патрициев, бывших партийцев, братков, ныне сенаторов»┘ У героя же этого времени вечно молчит сотовый, а в почтовом ящике только спам. Он никому не нужен, ведь «все, кого любил, обзавелись/ пусть никаким, но хоть каким-то мужем». Но все равно: «Он пальцем стекольный царапает иней./ И вновь получается женское имя». А потом – «он взгляд отведет, но в глазах его тлеет/ тот свет. И от этого в мире теплеет┘»

Четвертый автор – Николай Ребер, пишущий произведения-гиперссылки про все то, что находится между Парнасом и Голгофой. Философские произведения, не позволяющие соблюдать нейтралитет. В них много пессимизма: «Мир движется к истоку, в пустоту:/ плод сорван и разъят на половины,/ чтоб, судя по больному кадыку,/ стать комом в горле каждого мужчины┘» Трагичности Реберу не занимать, она почти в каждой строке: «Отсутствие минут, часов и дат/ нас примирит со временем в итоге┘/ Так думалось могильщику, и так/ он чувствовал, передвигая ноги/ по гравию кладбищенских аллей –/ реке, объединившей поколенья┘/ Он жизнь любил, отторгнутое ей/ спуская в ямы медленным движеньем┘» Кстати, несмотря на то что сейчас дела поэтов вряд ли много лучше, чем у предшественников («Владимир выпал из огненной колесницы./ Осип задохнулся в облаке из ржаного теста./ Сергей отравился мочой розовой кобылицы./ Иосиф умер от рака сердца┘»), автор предлагает сохранять самообладание: «И нам ли жить в печали, когда над нами три куба земли┘»

Ему вторит Николай Сулима, начитанный поэт с чувством юмора и чувством локтя: «Февраль и я. Мы с ним вдвоем –/ косые дети Пастернака/ Посуду начисто сдаем,/ Берем чернил. Кирять и плакать/ Садимся в кухонный объем┘» Он пишет о пережитом простыми словами, поверить ему легко: «Мы тоже пили уксус и этил/ И под шипенье газовых светил/ Нам в нос шибало жизнью настоящей┘» И представить его вполне можно, потому что он хоть и фрагментарно, но описывает себя: «Конечно, я не так фигурист/ Как, скажем, ясень или вяз/ Курю «Столичные», сутулюсь/ И долговяз, и долговяз┘»

Еще один участник проекта – Сергей Чернышёв, автор, который тоже владеет словом и чувствует «приближение абзаца» (в прямом и переносном смыслах): «Осенний 3D-арт. Немного прет,/ немного плющит. Белки полиняли,/ став вроде ртути. Боженят ведет/ до класса богородица: задали/ гербарий, и подписанных жуков,/ эссе на тему кар – вполне заметно,/ что мир и желт, и вложен меж листов/ очередного нового завета». Среди многочисленных и однотонных авторов он тоже выделяется, как выделялся бы любой написавший такое: «Не выйти живыми из координат,/ из списков, с рабочих частот,/ от хлеба, который то плоть, то вина,/ то слово, порвавшее рот┘»

Замыкает «великолепную семерку» сборника Елена Ширяева. Ее стихи – словно нитки бус. В них есть живое движение, похожее на «топот ливня». Представить себе плотность звукописи можно хотя бы по одной цитате: «Водой реки балует лапа дамб»┘ Какая емкая образность! А какая возвышенность: «И за Невой полуденные пушки/ еще молчали – час не наступил,/ когда сказала: «Здесь недавно Пушкин/ касался металлических перил┘» Сказала, как отрезала: а ведь земная девушка, которая живет не в XIX, а в XXI веке, которой тоже холодно и больно в человечьем теле. Но время воспринимает иначе, а потому, быть может, и касается тех самых перил┘

Вот они – семь портретов одной книги. Кому хочется – могут читать подряд и сразу. Кто пожелает, может знакомиться медленно, по одному в день. Тогда неспешное и вдумчивое знакомство с реальными виртуалами растянется на недельку. Но не важно, как именно будет читаться книга. Главное – не быть ханжами, отрицающими, что могущество будущей русской литературы может прирастать интернетом, ведь он спешно эволюционирует, порождает новые жанры. Хотя именно всемирная паутина является ссылкой в исконном смысле этого слова, то есть понадежнее Сибири┘ И дело не только в том, что электронные тексты могут «цеплять или не цеплять», но и в том, есть ли «коннект» или оного нет┘ Наращивание мощи сетературы налицо. Авторы находятся в разных городах и странах, их возраст различен, род деятельности тоже, но они пишут, находят друг друга, выходят к сухопутному читателю с твердыми копиями своих сочинений, хотя тот и не подозревает о существовании анонимных чатов, никнеймов, фреймов и прочего. На этом бы можно было поставить жирную точку, но – нет! – поступлю иначе и обращусь к авторам: «Пешите исчо!»┘