Смех сквозь слезы

Дружба народов

Михаил Земсков. Перигей. Роман-фантасмагория с элементами антиутопии. Герой очутился на родине после заграничного вояжа, растянувшегося на 12 лет (вынесенное в заглавие понятие «перигей» – точка лунного и планетного пути, ближайшая, в отличие от апогея, к земле – характеризует, видимо, устремленность Михаила «к земле», желание вернуться домой). А там┘ Россия стала за эти годы страной «хихикающих дегенератов». Чтобы граждане не мешали превращать отчизну в успешный коммерческий проект, власти их беспрестанно развлекают. Петросян возглавляет министерство культуры, со страниц прессы, с телевизионных экранов льется (контролируемый – не дай Бог иссякнет) поток неразбавленной пошлятины. От смеха физиономии россиян перекашивает. И напоминают граждане зловещего клоуна из триллера «Оно». У Михаила особый «квэст» – разобраться с прошлым, не захихикать и найти Россию, которую он потерял. С первым герой справляется. Со вторым и третьим сложнее┘ В связи с «Перигеем» приходит на ум еще одна недавняя антиутопия – фильм Альфонсо Куарона «Дитя человеческое». И в кино, и в романе корень всех бед не в злодеяниях внеземного разума, враждебного по отношению к человеку, планету не захватывали монстры. Просто негативные процессы современности доведены авторами в изображаемом ими недалеком будущем до логического завершения. Мол, видите, что происходит? Нравится? Нет? А ведь сами виноваты.

Евгений Клюев. Иммигранты. Стихи. Писатель Евгений Клюев давно живет в Дании. Его поэзия, представленная в журнале, о таких же, как он, иммигрантах. Темы соответствующие – ностальгия, любовь к новой родине, не отделимая от стремления ее покинуть и желания остаться. Но Клюев размышляет не только о глобальном. Каждое стихотворение – отдельная судьба. Абдулла. Санта. Орнела Люсия. Ли. Агнешка. И это личное живописнее, интереснее и ярче очевидного общеиммигрантского.

Добродетели нет и греха нет –
и всему тут одна цена:
Пятилетний цветок Мухаммед
понимает, что жизнь – война,
и пугает весь мир картинкой,
где сто бомб в облаках висят.
Самому ему – пять с полтинкой,
а глазам его – шестьдесят.

Алексей Цветов. «Другой мир» возникает в ста местах┘ Заметки о путешествии по «другой» Европе, которую не увидишь из окна туристического автобуса. Пункты назначения: Лондон, Афины, Париж. В программе: проживание в сквотах вместе с анархистами, фаст-фуд на завтрак, обед и ужин, участие в конференциях антиглобалистов и уличных демонстрациях, переходящих в «файтинг» с полицией. «За ближайший час улица лишится почти всех витрин. Потом запылает «Хилтон». Чем вызвано чувство брутального счастья, охватившее всех нас здесь? – спрашиваю я себя. – Очевидно тем, что в пределах нашей видимости нет ни одного нейтрального человека, никого, кто не участвовал бы в войне на одной из двух сторон».

Звезда

Алексей Шельвах. Приключения англичанина. Лаконичное французское слово fantaisiste включает сразу несколько русских понятий. Выдумщик, сумасброд, несерьезный человек. А как прилагательное еще и «невероятный», «надуманный» и даже «работающий с перебоями». Точнее ни сам роман, ни его персонажей не опишешь. Есть Алексей – токарь, сильно пьющий, а оттого, и правда, работающий с перебоями. Он же писатель и переводчик, сын лорда Оливера, ярый борец с финиками (sic!). Его кореша: безумный судостроитель Тобиас, эрудит Федька Савушкин и др. Есть Антон Атомногрибов, сам сэр Оливер, финик. И другие «фантазисты». Пересказать сюжет невозможно. О чем это все? Непонятно. То ли о нелегкой жизни англичан в России, то ли (зри в корень) о трудностях существования в «совке», особенно – если ты белая ворона (читай: иностранец, художник)┘ Но в целом остроумно, а местами – и очень смешно. Жаль, что затянуто.

«Милая, дорогая мамочка┘» – «Дорогой мой сынок Левушка┘» Переписка Л.Н.Гумилева и А.А.Ахматовой (1950 – сер. 1954): «Я здесь живу по-лагерному, как в Норильске, т.е. работа, по большей части техническая, общество избранное, хлеба вволю и начальство не обижает. Если бы обменять местами руководство лагеря и Академии наук, то заключенные сильно проиграли бы, а наука получила бы возможность для расцвета» <┘> «Пишу только тебе, т.к. не знаю отношения ко мне моих знакомых. Хотя изверга Берии нет, может быть, они по инерции трепещут?» Письма многое проясняют в творчестве Ахматовой, свидетельствуют об эпохе, но еще явственнее о том, что человек существо хрупкое, замучить его можно, а вот сломать, если есть что ломать, нельзя.

Знамя

Олег Юрьев. Винета. Роман. В поисках легендарного города Винета, то ли затонувшего, подобно граду Китежу, в достопамятные времена, то ли взмывшему в небеса, недокандидат исторических наук Веня бороздит на транспортном рефрижераторном судне «Дважды Герой Советского Союза П.С.Атенов» просторы Балтийского моря. Веня перманентно мучается похмельем и приступами депрессии. Попытки разобраться, что из происходящего с ним – явь, а что – сон, лучше оставить, поскольку в фантасмагории, созданной Олегом Юрьевым, такие понятия неразличимы. Для нас важно другое – с каждой страницей на борт рефрижератора попадает все больше живописных персонажей, поступки и речь которых с ловко воспроизведенными национальными особенностями заставляют биться в приступах гомерического хохота. «Винета» – «Приключения капитана Врунгеля» для взрослых. Еще одно доказательство бессмертного: «Как вы яхту назовете, так она и поплывет».

Ольга Бугославская. Образ олигарха в памятниках письменности. «Одним из центральных, опорных героев новейших мифов является олигарх. Олигарх как вообще, так и в персонифицированном виде, то есть главным образом в лице Бориса Березовского, Михаила Ходорковского и Романа Абрамовича. Борис Березовский чаще всего предстает в роли Мефистофеля, который взаимодействует с Фаустами различной степени стойкости. Михаил Ходорковский выступает в качестве смертного, прогневавшего верховное божество. А Роман Абрамович как губернатор Чукотки представляет культурного героя, который участвует в мироустройстве и обучает людей ремеслам». Проанализировав несколько современных романов (Устиновой, Буртяка, Робски и др.), исследовательница приходит к выводу, что в народном сознании олигарх – идеальный мужчина. Сюжет с его «участием» традиционно следующий. Олигарх живет с недостойной его капризной стервой-моделью, в то время как по нему убивается «уважающая себя женщина» интеллигентной профессии, способная ради любимого и борщ сварить, и кинуться на амбразуру. Что она и демонстрирует, когда на олигарха ополчается его злейший враг (в прошлом – лучший друг). Олигарх попадает в трудное положение, но, помыкав некоторое время горе, возрождается как птица феникс из пепла. Побеждает врагов и, конечно, оставляет модель ради прекраснодушной женщины. На способность олигарха к возрождению народ налегает особо. Понятно – если опальные олигархи не окажутся фениксоподобными, то очевидно, идеальных мужчин не хватит на всех уважающих себя дам интеллигентных профессий.

Иностранная литература

Кристиан Бобен. Эквилибрист. Рассказ. Автопортрет на фоне радиатора. Роман. Перевод с французского Анны Чупахиной. «Я нашел, сказал он мне. Я понял, чего жду <┘> нашел слово, чтобы назвать это. Никогда не отгадаете. Я все же попытался: Бог? смерть? любовь? Ничего подобного, отвечал он. Вы ищете среди высоких материй. Наверное, эта ошибка неизбежна. До сегодняшнего утра я и сам ее совершал. А все гораздо проще – я жду весны». «ИЛ» снова (вслед за Вальзером, № 7) публикует писателя, произведения которого привлекают не сюжетом (его в обычном понимании у Бобена найти сложно), но способностью автора видеть красоту, божественное чудо в обыденном, редким умением радоваться тому, что есть, и жить настоящим.

Иван Миньо. Стихи. Перевод с французского Сергея Завьялова.

пока я упиваюсь рифмами на икс
глядя в окно на телефонном
проводе пернатый птикс
трясет своим хвостом
он красен но вовсе
не предопределяет
гори-хвостки

Публикуется в рубрике «Другая поэзия». То, что поэзия француза Миньо (р.1942) другая, – очевидно. Насколько она может быть интересна не просто как культурный феномен и не только специалистам – вопрос.

Москва

Анатолий Клименко. Приговоренные к власти. Роман. Некая довольно благополучная область России накануне губернаторских выборов. Как сложится судьба нынешнего главы региона и бывшего партийного функционера Андрея Подрезова? Выстоит ли он под ударами судьбы? Или падет жертвой «промосковских» заговорщиков? Анатолий Клименко с гоголевским размахом собрал в романе галерею российских типов, бессменных представителей отечественного паноптикума. Здесь и губернатор, не понаслышке знакомый с блатными «понятиями», и его деловые сыновья, подмявшие под себя весь местный бизнес, и пенсионеры – неустанные борцы за восстановление советского строя, и криминальные авторитеты, и киллер, и даже ведьма, возвращающая заблудивших мужей. Особенно рекомендую книгу политически ангажированным гражданам и иностранцам, интересующимся, но не знакомым с реалиями «Раши».

Борис Межуев. Традиционная государственность в России и проблема недоверия к власти. Только кажется, что недоверие к власти – основная проблема России. По мнению публициста, наоборот: мы страдаем от стремления к ее сакрализации. Даже российское самозванчество всегда было проявлением неприятия действий конкретного правителя, но не института самодержавия как такового. И в то же время «демократия в целом как политический проект основана на фундаментальном недоверии к любой власти». По этой причине Россия от демократии, видимо, застрахована, а вот «от реставрации в той или иной форме традиционалистского правления» – нет.

Новый мир

Анна Лавриненко. Время моей жизни. Повесть. Мальчики и девочки слушают музыку, играют в рок-группе, встречают рассветы на кухне, философствуют, выпивая все, что пьется, и выкуривая все, что курится. То есть занимаются тем, чем уважающие себя студенты первых курсов традиционно заменяют учебу. И, конечно, страдают от любовных мук. Куда без этого? Повесть могла бы пройти незамеченной, опубликуй ее кто-нибудь отдельной книжкой, но в обложке почтенного журнала она привлекает внимание, очевидно свидетельствуя о стремлении «НМ» достучаться до юного читателя.

Николай Маркелов. «Где рыскает в горах воинственный разбой». Увлекательный рассказ о кавказских пленниках пушкинской поры – литературных и настоящих. Раскрываются механизмы того, как литература работает с реальностью, и химия взаимоотношений жизни и беллетристики. Обещано продолжение.

Октябрь

Вера Тулякова-Хикмет. Последний разговор с Назымом. В 1951 году турецкий поэт Назым Хикмет, лишенный турецкого гражданства за коммунистические воззрения, перебрался в СССР. Здесь женился на Вере Туляковой. Она написала о нем книгу, запечатлев на страницах разговор, который вела с Хикметом, спасаясь от горя после его смерти в 1963 году. Это беседа о крахе иллюзий и прозрении «романтика»: Хикмет, подобно многим коммунистам, защищавшим идеалы «равенства и братства» и страдавшим за это на родине, верил, что Советы – действительно «страна победившего социализма». Он наивно принял «Кубанских казаков» за правдивое изображение прекрасной советской жизни, а увиденные по пути из аэропорта лачуги – за музей дореволюционного быта. Жизнь в СССР все расставила по местам┘ Очень приватная, в общем, беседа, интересна описанием жизни советской творческой элиты (здесь, конечно, сказано и о затравленных Зощенко и Пастернаке, о Симонове, Фадееве и др.).