Александр Люсый Эрика Косачевская. Местожительство: роман. – СПб.: Алетейя, 2006, 264 с. (Русское зарубежье. Коллекция поэзии и прозы).
В чем секрет обаяния этой искренне, со своеобразным бесхитростным воображением написанной книги? Так просто и доходчиво, без формотворческих изысков и претензий на метафизическую «глубину» сейчас никто не пишет. И все литературно-критические рефлексии направлены соответственно совсем в другие стороны.
На помощь приходит┘ неканоническое библиографическое описание на обороте титула издания: «Местожительство: роман». Получился эффект явно незапланированного жанрового определения, в котором слова можно и поменять местами – само местожительство предстает как роман, а роман оказывается в итоге местожительством автора. Почти как у предотъездного Аксенова. «Поиски жанра» – название, а ниже его повторение в обозначении жанра.
«Когда Наташа и Андрей пришли впервые в школу, учительница посадила их за одну парту. Все десять лет так они и просидели рядом». Так, с эпической сказочностью, начинается этот роман-местожительство, создавая своеобразную пространственно-временную матрицу произведения, задавая соответствующий ритм существования его героев. Они взрослеют, становятся геологами, создают семью современных Филемона и Бавкиды. Однако наступает 1937 год, и Андрей попадает под колесо арестов.
Добрыми ангелами Наташи и ее дочери становятся друг Андрея Алексей, посоветовавший немедленно «исчезнуть», и домработница Нюра, взявшая на себя бытовое обустройство беглецов в глубинке. Глубинка эта, впрочем, находилась (да, кстати, и сейчас находится) всего в нескольких десятках километров от Москвы. Поистине это робинзонада ХХ века – так с тонким художественно-бытовым вкусом подробно описано воссоздание на новом месте домашнего очага.
Показывая повседневное существование выживающих под катком истории людей, Эрика Косачевская сумела передать в своем произведении биение живого нерва бытия. При том что попытки прямых публицистических ремарок в тексте романа (иногда – в отличающихся некоторой наивностью, под стать самой героине, авторских сносках) не всегда отличаются точностью.
«Даже из поражения в Крымской и Турецкой войнах Россия не сделала соответствующих выводов, – размышляет в романе один весьма образованный персонаж, стоя уже одной ногой в могиле. – Если проанализировать все выигранные Россией войны, то окажется, что ее победы, как правило, обусловлены только численностью армий и оплачены исключительным мужеством солдат». Крымскую войну Россия действительно проиграла, но выводы сделала – после нее начались серьезные реформы. А почти все «турецкие» (?) войны – выиграла, причем не имея численного армейского превосходства.
А это из реалий послевоенной Москвы, куда все же решается возвратиться Наташа с повзрослевшей дочерью: «После того как отменили карточки, в продаже появились продукты: овощи, мясо, рыба, крупы». Причина и следствие явно переставлены местами. Как будто достаточно было «этим людоедам» просто отменить карточки, тогда как в действительности ввели их именно из-за дефицита продовольствия и отменили после того, как продукты появились.
Но это все же не исторический роман, а «роман-местожительство», с особым драматизмом места и убывающего жительства. Наташа теряет здоровье и надежды на личное счастье. На заключительных страницах описано ее последнее волею автора испытание – напряженное ожидание дочери в день похорон Сталина и неожиданное обретение Бога. В сущности, это уже не история на ощупь, а, возможно, столь же самобытная богословская программа для русской интеллигенции, в том числе и для эпохи интернета, выраженная художественными средствами.
«Наташа бросилась в комнату, стала лихорадочно рыться в книжном шкафу. Она нашла подаренный Костей альбом «Эрмитаж», стала лихорадочно листать. Все какие-то рубенсовские голые бабы. Вот наконец то, что нужно┘ Она открыла страницу, где была изображена Мадонна Литта Леонардо да Винчи, и прислонила книгу к зеркалу на туалетном столике. Достав из буфета две новые свечи, поместила их в бокалы для вина, зажгла и поставила по двум сторонам репродукции.
– Господи, всесильный, я никогда тебя ни о чем не просила, – плача, сжимая руки, лихорадочно забормотала Наташа, – а сейчас прошу только об одном – не дай погибнуть, сохрани мою девочку┘ Мать Мария, ты знаешь, что такое потерять ребенка, на дай ему погибнуть. Пусть мои анализы окажутся плохими, возьми меня, но только не забирай дочку». И дочь была возвращена из небытия – «в обмен» на приговор уже через анализы.
Мне кажется, на сегодня это одна из лучших сцен литературы нового века. Нового века о старом.
