За пределами спектра

Сергей Чудаков. Колёр локаль. – М.: Культурная революция, 2007

Сергей Иванович Чудаков (1937– ?) с конца 50-х годов был широко известен в узких кругах не только как поэт, представитель неофициального искусства, но и как журналист, который в качестве «литературного негра» писал статьи, публиковавшиеся под чужими именами. Он – один из авторов самиздатовского альманаха «Синтаксис» (1959) и пятитомной антологии «Голубая Лагуна», вышедшей в США под редакцией Константина Кузьминского. И вот, наконец, мы имеем возможность познакомиться со стихами Сергея Чудакова в объеме книжного издания. Активное участие в подготовке текстов принял составитель книги – Иван Ахметьев. Он же разыскал 14 неопубликованных стихотворений Чудакова в архиве «Синтаксиса». Обнаружился также машинописный сборник Чудакова из архива Д.Н.Ляликова. Вышедшая книга называется «Колёр локаль», и это не случайно. Ведь ее автор по существу сам является ярким локальным цветом за пределами поэтического спектра шестидесятников, чья эстетика насквозь пропитана социальным пафосом тех лет. Дерзкие, ироничные высказывания Чудакова выпадают из этого контекста хотя бы потому, что никто из представителей официальной литературы советской эпохи не осмелился бы употребить в те годы в своих произведениях слово «секс». Это было ненормативное, нецензурное, непристойное слово, которое применялось в основном в разговорной устной речи, а не в печати. Поэт выплевывает его с северянинской легкостью, заменив мармеладную пошлость разоблачительной самоиронией:

С милицейских мотоциклов
Документы проверяют
По наклонной по наклонной
По наклонной я качусь
Я законный я исконный
Ультралюмпенпролетарий
Кроме секса кроме страха
Я лишен гражданских чувств.

Его взгляд на литературную критику беспощаден. И в этом он тоже, безусловно, перекликается с Игорем Северяниным: «Ах, поглядите-ка! Ах, посмотрите-ка!/ Какая глупая в России критика┘» Но Чудаков, в отличие от автора «Громокипящего кубка», строит свою систему более жестко, без сентиментальных «ахов» и «охов», где почти каждое стихотворение – выстраданный прожитый материал: «Когда я заперт в нервной клинике / Когда я связан и избит / Меня какой-то мастер в критике / То восхваляет, то язвит. / Направо стиль налево образы / Сюда сравненье там контраст / О Боже как мы все обобраны / Никто сегодня не подаст».

Но есть и другие критики-моралисты, которых больше интересуют не особенности стиля поэта, а пикантные подробности его темной биографии. И действительно – глупо и нелепо по моральному облику судить о литературном даровании писателя. Да, конечно, по жизни, по складу своего ума и характера Чудаков, несомненно, был персонажем бодлеровско-вийоновского типа. Но стоит ли из этого делать сенсацию исторического масштаба? Главным делом своей жизни он считал поэзию. А Поэт он был от Бога.

Когда в начале 90-х годов мы случайно встретились в ЦДЛ, я увидел небрежно одетого человека, чье лицо было изрыто пороками жизни. На нем отчетливо проступали следы глубочайшего алкоголизма, страдания, одиночества┘ Но в глазах поблескивала та завораживающая безуминка, которая и сформировала его творческую индивидуальность, отличающуюся от миллионов мастеровитых версификаторов, в чьих словах и поступках вместо мужества и риска лишь тишь да гладь да божья благодать. Подсев к нам за столик, он напористо произнес: «Дайте мне одно ваше стихотворение, и я скажу, поэт вы или нет┘» Затем, бегло прочитав текст, сказал: «Поздравляю вас, это даже лучше, чем у Бальмонта». Я до сих пор очень благодарен ему за столь высокую оценку. Сергей Чудаков не мог и не хотел быть похожим на всех. В этом его сила и его трагедия: «Миллионы/ эпигонятся / Эпигоны / миллионятся/И ползет кручина-ноченька/Сквозь сопливые деньки:/Вместо флейты-позвоночника/Сплошь свистульки-позвонки».

Когда-то Марина Цветаева афористично высказалась: «Я не верю стихам, которые льются. Рвутся – да!». Ирония, граничащая с гротеском, блестящие словесные эксперименты вырываются из измученной души поэта с болью, с горечью, с отчаяньем┘ Многие его строки буквально кровоточат: «Навсегда тупое быдло / Победит подобных мне / Я проснулся это было / В безобразном русском сне».

Он исчезал из жизни близко знавших его людей так же неожиданно, как и появлялся. Быть может, он и сейчас еще жив? В декабре 1973 года слух о смерти Сергея Чудакова в промерзлом подъезде стал известен Иосифу Бродскому, который уже тогда находился в эмиграции. Так родилось знаменитое стихотворение «На смерть друга»: «Чересчур далеко, чтоб тебе различать голоса – / На эзоповой фене в отечестве белых головок, / Где на ощупь и слух наколол ты свои полюса / В мокром космосе злых корольков и визгливых сиповок┘»

В тексте Бродского это наблюдение выглядит не как натуралистическая метафора, а как подлинная деталь сексуального бытия Сергея Чудакова. Эти строки дошли до своего адресата, который в то время наверняка содержался в одной из психушек. Поэтические тропы же самого Чудакова не декоративны, а удивительны и естественны, как сама жизнь: «О, душа, покрытая позором, /Улетай, но только не сейчас. / Ангел притворяется лифтером, / Прямо в звезды поднимает нас».

И вот среди звезд и плеяд в книжной вселенной появилась причудливо светящаяся точка. Это звезда Поэта Сергея Чудакова. Ее имя – «Колёр локаль».

Где он? Что с ним? Жив ли? Дай Бог, хотя вряд ли...