Интеллектуальные игры со многими известными

Дружба народов

Рекомендую прочитать рассказ Дины Рубиной «Адам и Мирьям» (см. рецензию) и очерк Владислава Галецкого «Бумеранг имеет свойство возвращаться┘». Публицист высказался на злобу дня – о проблеме трудовых мигрантов в современной России. Ему удалось очень точно описать некоторые особенности российского менталитета, во многом способствующие усилению межнациональной розни. Так, в частности, нам свойственна глобализация проблем: «Если во всем цивилизованном мире этнокультурные конфликты пытаются свести к административным, то здесь – наоборот. Бытовой, уголовный или административный конфликт тут же выносится на глобальный уровень». Обычная ситуация: на рынке вас обвесил продавец кавказской национальности. Ваши действия? Может быть, кто-то и отреагирует адекватно – обратится к администрации рынка, но большинство будут громко сотрясать воздух и бесполезно обобщать: «Понаехали┘ заполонили┘ оккупировали Россию». Пользы – чуть, а вот минус очевиден – такие высказывания только повысят и без того не низкий градус межнационального общения. Осложняют ситуацию и мифы, бытующие в сознании российского обывателя. Один из мощнейших – уверенность в том, что мигранты отнимают работу у местного населения. Какой же выход? Признать очевидное. На рынке труда существует острый дефицит. И в ближайшие десятилетия страна без внешней трудовой миграции не справится. Что прекрасно понимают экономисты и представители политического истеблишмента. Их задача – донести эту мысль до обывателя, а не идти у него на поводу, закрывая грузинские рестораны и притесняя писателей с грузинскими фамилиями. Иначе велика опасность, что события начнут развиваться по страшному сценарию – «сверхсжатие социо-психологической пружины ненависти и комплекса неполноценности может дать совершенно непредсказуемый результат и легко обернуться эффектом бумеранга┘ сжатая пружина когда-нибудь обязательно распрямится, а бумеранг имеет свойство возвращаться».

Звезда

Особенно «Звезда» порадовала полемикой писателей и публицистов Александра Мелихова и Дмитрия Травина в рубрике «Диалоги об идеологии». Начало спору положила книга Травина «Железный Винни-Пух и все, все, все», на которую Мелихов откликнулся статьей «Дмитрий Травин как зеркало российской модернизации. Рецепты пессимиста». Дмитрия Травина Мелихов критикует за излишний оптимизм, не совместимый с пессимистическими настроениями по поводу нововведений, которые Травин вроде бы тоже разделяет. В частности, Мелихов не согласен с религиозными взглядами оппонента на модернизацию, согласно которым «любая проблема так или иначе будет решена невидимой рукой». «Откуда этот оптимизм, – спрашивает Мелихов, – откуда следует, что все невидимые руки действуют в пользу людей, а не тараканов или дизентерийных палочек? Откуда видно, что саморегулирование культуры ведет к победе Пушкина, а не Киркорова?»

В целом Александр Мелихов в своем скептическом пессимизме по-научному обстоятелен. И его статья, вероятно, заинтересует профессиональных реформаторов – экономистов и прочих. Травин же по-журналистски неформален. Его «Оптимистический пессимизм» – письмо «Дорогому Саше». Травин говорит с позиций обычного, в общем-то, человека, иногда в качестве развлечения посматривающего «Фабрику звезд». Но, и это самое главное, осознанно и свободно стремящегося к культуре. По Травину, важен не исход противостояния классики масскульту (тут все понятно – масскульт, конечно, завоюет и еще большие территории), но сама возможность выбирать между Пушкиным и Киркоровым. И то, что многие люди по собственному желанию выбирают Пушкина, лишает исход противостояния предопределенности. На вопрос же о невидимой руке, действующей в пользу человека (или дизентерийных палочек?), Травин, если суммировать, отвечает следующее: вера – не гарантия того, что все будет развиваться в желаемую для нас сторону, но убежденность в целесообразности устройства мира и в том, что все происходящее имеет смысл. Травин, по его собственным словам, не вербует сторонников. Он стремится с помощью обмена мнениями «найти в огромной людской массе тех, кто близок по духу». «Мой «оптимистичный пессимизм» почему-то подсказывает мне, что такая задача отнюдь не безнадежна». По-моему, совсем не безнадежна.

Заинтересовал материал писательской четы Ольги и Владимира Новиковых «Experto credite, то есть верьте эксперту», где обсуждаются премия «Большая книга», ее номинанты (Улицкая, Пелевин, Варламов, Сахновский и др.) и основные тенденции современного литературного процесса. Тенденция-то, собственно, одна, давно наблюдаемая, – превалирование жанров документальных и фантастических.

С этой формулировкой можно не согласиться, но приятно наличие тенденции как таковой – значит, вопреки расхожему скептическому взгляду на отечественный художественный процесс последних лет больной скорее жив, чем мертв. «Есть ли у нас литература?» – спрашивает Владимир Новиков супругу, трудившуюся на «Большой книге» в качестве эксперта. «У тех, кто читает, – есть», – отвечает она.

Из художественного впечатлили «Литовские новеллы» Марии Рольникайте (см. рецензию) и поразила повесть Людмилы Коль «Нефритовая черепашка». Монохромной картинке, изображающей непростые отношения матери и дочери, несмотря на обилие точно выписанных бытовых деталей и нарочитую просторечность персонажей, не хватает правдоподобия. Ни детализация, ни лексика не оживляют ходульных персонажей. Все-таки жизненная палитра гораздо богаче черно-белой гаммы, и, по-моему, попытка писать о жизни, используя только эти цвета, изначально обречена. Ад, в который «благодаря» ребенку превращается настоящее героини, пугал бы больше, не изобрази автор дочь «ходячим шаблоном»: в детстве Анна – исключительно светлая девочка, а повзрослев стала исключительно «сучкой, дрянью». У нее на всю повесть две, пусть жестокие, но мотивированные, живые человеческие фразы: «Что же ты, дед, при жизни бабушки так плохо к ней относился, а теперь слезы проливаешь? <┘> Наверное, когда бабушка жива была, тогда ее жалеть нужно было? Или ты себя жалеешь теперь, что один остался?» Можно, конечно, предположить следующее: то, что видит читатель, отфильтровано простым, если не сказать примитивным, сознанием матери, от лица которой ведется повествование. Оттенков нет, потому что она их не различает. Но возможность существования подобной примитивности, учитывая «подаренные» автором героине образование и духовные потуги, – под вопросом. Нет мимесиса, не будет и катарсиса. В сухом остатке – чернуха, непонятно ради чего написанная. Надежду на то, что все не бессмысленно, я сохраняла до конца. Но напрасно. Финал открыт, но зачем это сделано, неясно, поскольку никакой альтернативы развития событий не предлагается. Вернее, непонятно, в чем могла бы состоять альтернатива. Это сон героини? Но с какого момента она спит? Она очнулась в прежнем аду? Или где? В связи с повестью понимаешь, сколько оптимизма содержится в высказывании уже упомянутого Владимира Новикова: «Литература – дело кровавое. Уцелевают в ней главным образом те писатели, на которых в синхронной критике было больше «негатива», чем «позитива». «Добрые» рецензенты тонут в Лете вместе с теми, кого обслужили».

Иностранная литература

Особенного внимания заслуживают роман англичанина Питера Акройда «Лондонские сочинители» (см. рецензию) и рубрика «Литературный гид», включающая материалы художественные и публицистические. На этот раз она посвящена швейцарскому писателю Роберту Отто Вальзеру (1878–1956). Популярность на Западе тексты Вальзера получили уже после смерти их автора. А путь к российскому читателю еще не окончен – публикация в «Иностранке» – не первый, но один из немногих шагов. В любом случае говорить о широкой известности вальзеровского наследия не приходится. Почему так произошло – несмотря на плодовитость писателя, признание среди литераторов и любовь кинематографистов? Огромную роль сыграли личные обстоятельства. Жизнь поэта, романиста, драматурга, мастера короткой прозы сложилась трагически. Даровитый писатель, но при этом, говоря словами Бориса Дубина, «тишайший и скромнейший» Роберт Вальзер провел последние десятилетия (!) своей жизни в творческом безмолвии в изоляции психиатрической лечебницы. Но самое главное – его тексты. О чем писал Вальзер? Читая публикацию, понимаешь, что ответить без банального «обо всем» не удастся. Как-то он отметил, что в голове у писателя роится множество пустячных мыслей, и сам действительно писал о пустяках, составляющих ежедневное существование человека. Прогулка, утренний кофе, солнце, дождь, цветы, поездка в поезде. Швейцарец созидал вселенную, бесконечно далекую от европейских потрясений начала ХХ века. Возможно, именно нарочитая выключенность текстов из исторического контекста, их пустячность предопределили непростую литературную судьбу писателя. Это литература «не для всех». Она и не может быть массовой, поскольку книги швейцарца привлекают не сюжетными перипетиями, но самим письмом – простым, нарочито безыскусным – и оптикой, способностью автора видеть мелочи обыденности, любоваться ими и запечатлевать на страницах неизмененный образ действительности. «Медленно опрокидываются виноградники, уплывают вниз дома, внезапно вырастают из земли деревья. Облака и луга дружелюбно и многозначительно сменяют друг друга┘ Как все летит, подрагивает и шелестит!» Думаю, те, кто предпочитает красоту интриге, прочтут Вальзера с удовольствием.

Новый мир

Статья Леонида Костюкова «Система раздельного чтения. О состоянии дел в современной поэзии и прозе» вступает в полемический диалог с «Верьте эксперту» Новиковых. Если поинтересоваться у автора материала в «Новом мире» «Есть ли у нас литература?», то он, вероятно, ответит: «Есть-то есть, да читать нечего», говоря о прозе (в поэзии все вроде бы обстоит неплохо). Найти хорошую книгу – сейчас такая же проблема, как и в застойные годы, несмотря на то что полки магазинов ломятся от книжного изобилия. Почему? По мнению публициста, настоящая литература всегда вне каких бы то ни было рамок – вне жанров, серий, направлений. А наше литературное пространство поделено на «сектора», не имеющие точек соприкосновения. Фантастику печатают одни издательства, «жесткую» прозу, рассчитанную эпатировать читателя языком и шокировать сюжетом, – другие, реалистичную – третьи и т.д. Высококлассной беллетристике, не умещающейся в прокрустовом ложе, попросту некуда деться. К тому же хорошую книгу сложно написать. Это очевидно, но Костюков не только об очевидном. По причине существующей разъединенности не возникает художественного общения между авторами. В отсутствие диалога, ответных реплик невозможно творить. Невозможно и быть услышанным, и слышать самому: «...может быть, есть книга, которой назначено было стать детонатором для этой, еще не написанной книги. Но в культурном тумане этот автор просто не всегда различит того». Мы живем в мире нерожденных книг.

Из художественного раздела отдельного упоминания заслуживают «беседная повесть» «Жаворонок смолк» Ирины Поволоцкой и рассказы Владимира Тучкова.

«Жаворонок» – очередная попытка осмыслить советский опыт, возможно, избавиться от стереотипов о нем, посмотрев на историю страны через призму личной истории. Повесть – монолог героини (беседы как таковой нет, обращение к «Лизоньке» – формальный прием, организующий рассказ), вспоминающей свою жизнь в советский период. Рассказ нелинеен, как любое воспоминание. Мысль героини стремится от момента в прошлом вперед, возвращается вспять, в еще более далекое прошлое, вдруг снова оказывается в настоящем и т.д. и т.п. Временным устройством повесть очень напоминает книги Фолкнера. Жонглирование временами получается довольно изящным, не превращается в слепое следование американскому образцу. Но больше всего в «Жаворонке» подкупают искренность и деликатность, неподдельная, словами Лихачева, интеллигентность интонации.

Рассказы Владимира Тучкова редкого читателя оставят равнодушным. Во-первых, они о любви, и в самых разных ее проявлениях. Одинаково искренних, всегда гетеросексуальных (не подумайте другого!), но непременно патологических. О безумной любви клерка к супруге, о любви спирита к супруге, но погибшей, о любви нашего современника к женщине, увиденной на пленке с изображением физкультурного парада тридцатых годов, о любви-ненависти, которую когда-то большой советский чиновник, а ныне пенсионер, испытывал к соседке по даче, и, наконец, о любви патологоанатома к матери своей «пациентки»┘ Во-вторых, рассказы щедро сдобрены саспенсом и смахивают местами на триллер. В-третьих, автору не откажешь в чувстве юмора. Юмор периодически «чернеет», превращая прозу в литературное подобие тарантино-родригесовских «Четырех комнат». В-четвертых, автор, что особенно ценно, поскольку нечасто встречается, не чужд самоиронии. Читая первый рассказ, «Случай из частной практики», не можешь понять авторскую интонацию – пошутил он или высказался серьезно. Думаешь, поражаясь неопределенности собственного отношения: «Что такое?.. То ли Толстой┘ то ли Донцова┘» С «ироническим детективом» рассказы Тучкова роднит немудрящий, но действенный композиционный прием – рассказчик, от лица которого ведется повествование, встречает нужного человека (у Донцовой – это обычно важный свидетель, у Тучкова – просто необычный субъект), который без смущения излагает первому встречному интригующие подробности своей жизни. А с книгами Льва Николаевича – амбиции современного автора (не говоря уже о том, что «Случай из частной практики» – форменная «Крейцерова соната», только на современном материале). Но, в общем, неочевидно, всерьез ли не дают Тучкову покоя лавры классика. Рассказ «Любовь спирита» все разъясняет. «Да, Владимир Яковлевич, – обращается к повествователю (читай к «альтер эго» автора) призрак, – осведомлена. И поэтому считаю вас духовным наследником Льва Николаевича». И дальше: «Это был чистый нокаут! Не столько интеллектуальный, сколько нравственный: лесть была очевидна┘» То есть замахнулся Тучков на классика, но адекватности не потерял. К тому же название «Любовь спирита» предполагает наличие «двойного дна» – здесь, конечно, и о любви человека, общающегося с духами, но, с другой стороны, выпили спирит с Владимиром Яковлевичем немало, так что все происходящее и диалог с льстивым духом могло привидеться обоим под действием паров спирта. Далеко Владимиру Яковлевичу Тучкову до Льва Николаевича Толстого. Хорошо, что он сам это понимает.

Октябрь

Особенно интересными мне показались несколько публикаций. Роман Григория Кановича «Очарованье сатаны» (см. рецензию). В силу своей полемичности и содержательной насыщенности – «Дилогия атеизма» Анатолия Вассермана, в которой известный эрудит, гроссмейстер и бессменный участник интеллектуальных телешоу излагает свой «символ веры». Точнее, неверия, поскольку позиционирует себя убежденным безбожником. По его твердому мнению, «в жизнь Вселенной никогда не вмешивались сторонние силы, способные изменять или нарушать законы ее существования и развития, не подвергаясь ответному влиянию». Склонность человека истолковывать какие-то факты как проявление высшего разума – от незнания. Со временем исчезнут пробелы в знаниях, и необходимость в сакральном отпадет сама собой.

Опережая возможный ход мысли обывателя (Вассермана не проведешь!), автор отметает всякую возможность заподозрить себя в приверженности какому бы то ни было культу, замечая, что атеизм качественно отличается от религии, так как «не претендует на полное объяснение мира исходя из некоторого наперед заданного набора основных положений». Тем из нас, кто наивно полагает, что атеизм – тот же теизм, только наоборот, объявлен шах и мат. В патовую ситуацию попадают и те, кто, на свою беду, заметит совсем не научную вроде бы умозрительность некоторых положений. Например, согласно Вассерману, вопрос о существовании Творца решен, раз можно предположить, что Его нет. По степени гипотетичности и недоказуемости это утверждение ничем не отличается от размышлений религиозных адептов, предполагающих, в свою очередь, что Он есть.

Но атеизм, как уже было сказано, не претендует на полноту и чужд аксиоматичности. В конечном счете рассуждения автора сводятся к принципиальному отказу доказывать что бы то ни было: атеиста убеждать в верности атеистического подхода не надо, верующего – бесполезно.

Следить за размышлениями эрудита – интересно, удивляться недостижимой высоте его IQ – полезно, попадаться в расставленные логические ловушки – забавно. Но от статьи остается в итоге странное ощущение: кажется, продемонстрировал Вассерман недюжинный интеллект ради демонстрации как таковой. Стоило ли трудиться?

Не обойти вниманием апологию беспринципности – стихи Евгения Бунимовича «Моленбек, палимпсест».

«как школьник перед контрольной/ вызубриваю повторяю/ простую геометрию улиц/ квадраты окон/ кубы и параллелепипеды/ фабричных кварталов»

Евгений Бунимович пренебрег собственными принципами и написал стихи на заказ, приняв участие в проекте «Брюссель глазами поэтов». Каждый из приглашенных организаторами стихотворцев обязывался воспеть определенный квартал бельгийской столицы. Бунимовичу достался Моленбек – каналом отделенный от туристического центра район эмигрантов и маргиналов, бывшая индустриальная окраина, ныне изрядно облагороженная. В стихах Бунимовича, щедро делящихся с читателем звуками, запахами, картинками городских улиц, Моленбек – рукопись, поверх которой каждый новый творец пишет свой текст: «заброшенные заводы теперь дорогие апартаменты/ или бомжи/ или школа современного танца». А это и есть палимпсест.

Впечатляет подборка материалов к юбилею Василия Аксенова.

«Твид, шпионский вельвет, правильно – телячья кожа. Помнится – хаки. Очки – «Полароид». Усы – «Колонель». Зажигалка – «Ронсон». Манеры – Набокова. Цитаты – «Ожог». Правильно – писатель. Сразу – видно.

«Ле Карре, Джон?!» – подумал я.

«Аксенов, – шепнули мне из кустов, – Василий Павлович».

О писателе размышляют его друзья и коллеги. Белла Ахмадулина, Анатолий Найман, Анатолий Гладилин, Михаил Генделев, цитата из эссе которого приведена выше, Андрей Макаревич и др. Поздравления по-дружески неофициальны (уж какой официоз, если, выражаясь словами Анатолия Гладилина, «Аксенову 75. Ни хрена себе!»). Но в то же время тексты не только о хорошем товарище и честном человеке Василии Аксенове, дружить с которым – сплошное счастье. Классику Василию Павловичу Аксенову, автору «Коллег», «Затоваренной бочкотары», «Звездного билета», «Московской саги» и др., достается солидная доля литературоведческих рефлексий. Гармоничное сочетание личного и исследовательского, надо думать, доставит юбиляру удовольствие. И читателю. По причине той же гармонии.