Отцы и йети

Читать книги стало совершенно невозможно. Хотя буквы – они ужасно навязчивые. Никакие знаки не навязывают себя так напористо, как буквы. Едешь в метро – и глаза девать некуда. От рекламы. Ладно бы просто картинки показывали. Но они же еще и пишут. Вот что совсем недопустимо и что следует немедленно прекратить. Опять же, читать в метро вредно. От этого в глазу трясется хрусталик. Надо поберечь зрение для компьютера. Для ЖЖ, там. Но и в ЖЖ, что самое поразительное, пишут не только о метро и рекламе, но и о книгах. Вот этого уже совсем нельзя понять. Ладно бы о кино! Еще туда-сюда. Но о книгах?! Что можно написать о книгах, если все нужные книги уже написаны, а в будущем остались одни ненужные?

Алексей Евдокимов, вторая половина Гарроса (был такой литературный дуэт: Гаррос–Евдокимов), написал самостоятельную вещь – «Тик». Я Гарроса не читала, но о Евдокимове скажу. Одна из таких книг, которые написаны, чтоб было, «как у них», плюс не хуже, чем у нашего всего – Пелевина. Она про современность, книга. И про кино. И это правильно, ведь если сейчас писать не в ЖЖ, а книжку, то она непременно должна быть о ЖЖ или о кино. ЖЖ как таковой там не фигурирует, но есть просто сайт – синефобия.ру. Он посвящен вопросу, как мировой кинематограф эстетизирует и несет в массы особо кровавых идеи – убийства надо совершать не просто так, а с символическим и метафизическим замесом, с цитатами-аллюзиями на разнообразный «хоррор». Об этом в основном говорят посетители сайта. А героиня, Ксения Назарова, ищет своего пропавшего гражданского мужа. Он у нее сам был сценарист. Вот следы его идей и разбросаны в изобилии на том загадочном сайте.

Словом, все ингредиенты для приготовления поколенческого портрета. Он групповой и собирательный, речь идет о людях 70-х годов рождения. И все, что касается их быта, внешности, образа мыслей и действия, нашей с вами жизни вполне соответствует. Поскольку сидим мы с вами, дорогие друзья, в офисах, и говорим по сотовым со своими любовями, и обмениваемся письмами по электронке и комментами в ЖЖ, и так проходит наша жизнь, день за днем – поцелуй на эскалаторе, домофон в подъезде, кнопки в лифте, глазок в двери.

Вот взять «Духless» Сергея нашего Минаева. Роман нашумевший или нажужжавший. С той же центральной фигурой: обобщенной физиономией поколения 70-х. Хотя у Минаева ребятишки чуть помладше и потупее, чем у Евдокимова. Самовлюбленность главного героя – а повествование идет от первого лица – являет собой нечто до такой степени трогательное, что даже сам начинаешь им любоваться. Всегда-то он помнит, во что именно одет, и при слове «трест» вспоминается ему не что-нибудь (начитанный какой парень!), а рассказ О’Генри «Трест, который лопнул». Эрудиция! И при всем самолюбовании, литературной полуграмотности, гламурообразности и благоглупости он представляет собой печально точный портрет нового поколения московских менеджеров. Ведь менеджер не может не гордиться собой. Что с ним будет, что будет со всеми нами, если менеджер усомнится в своей миссии? Вы об этом подумали?

Как видят герои умного Евдокимова и неумного Минаева людей старшего поколения? Кто они для молодых? Антагонисты? Дураки-старперы, которые носятся с портретом контаминировавшегося в одного Микки-Мауса вождей мирового пролетариата Ленина–Сталина или с клочками того же портрета, только дерзко ими раздраконенного? Кто они – начальники, которые не врубаются в современные веяния? Или все сплошь престарелые лузеры? И кто для наших героев – дети? «Цветы жизни» или не цветы?

Пошлите эсэмэску на очередной короткий номер. Какие бы варианты ответа вы ни предлагали – ничто не подойдет. Поскольку для рожденных в семидесятые, если сверяться по литературе, написанной их ровесниками, ни старшего, ни молодого поколения в природе не существует, а есть лишь сверстники, воплощающие собой объекты зависти, ненависти, любопытства и сексуальных желаний. Кто там бубнил весь девятнадцатый и часть двадцатого века о неизбывном конфликте отцов и детей? Нет никакого конфликта, поскольку нет отцов, остались одни дети, dues ex machina, да и дети-то выросли. Вот только отцами так и не стали┘

В чем суть тургеневского конфликта в бессмертном романе «Отцы и дети»? Он развивался непрестанно через все центральные произведения отечественной литературы, которую до сих пор, как ни удивительно, проходят в школе. Правда, проходят ее уже совсем другие люди: не октябрята, а «эмо». Или «готы». Не велика разница. От «Горя от ума» того самого писателя, у памятника которому «готы» и собираются в городе-герое Москве, к «Евгению Онегину» писателя, памятник которого стоит спиной к кинотеатру «Россия» и знаменует собой центральное место встречи простых москвичей. Долбили нам на уроках литературы о романтических героях, о лишних людях, о маленьких людях, о диалектике души. Оказывается, от всего этого остались совсем мелкие люди, перетертые в сите, и некоторые размышления о духовности, как воспоминание о селедке с луком. Вся эта петрушка классической литературы – вроде салата к советскому произведению Бориса Полевого «Повесть о настоящем человеке», где та же проблематика утверждается в ключе радости жизни. Советское время явило миру homo novus, человека нового, который был способен на сверхъестественное усилие и, казалось, преодолевал эту детско-отцовскую проблематику в нечто уже совершенно другое, потустороннее, одновременно светлое и взрослое. Чем обернулось это преодоление сейчас? Подзаголовок «Духless’a» – «повесть о ненастоящем человеке», подзаголовок «Empire V» – «повесть о настоящем сверхчеловеке». Ни сверхчеловек не способен к сверхъестественному, ни человек не способен к настоящности. Впрочем, остались еще варианты: «повесть о настоящем недочеловеке», «ненастоящая повесть о чем-нибудь», «ничего себе повесть ни о чем особенном» и так далее. Методом простого перебора можно еще к чему-нибудь прийти.

Я знаю, кто испортил нам всех мальчиков-писателей. Их перепортил Пелевин. К слову, фигуры Виктора Пелевина и Владимира Путина, несомненно, синонимичны. Оба они появились навроде «кота в мешке», оба являли собой некие фигуры умолчания «литературного» и «политического», и оба, кажется, останутся на третий срок. Это из пелевинского кожаного плаща, из недогоголевской шинели выползли все попытки обрамить Рому. И «Empire V», последний пелевинский «шыдевр» (как сказали бы в интернете), написанный с устатку, показывает нам современного вампира во всей красе. Как был он профаном, герой Рома, до обучения всем тонкостям гламура и дискурса, которыми его попусту потчевали вампиры постарше, так и остался. Даром преподаватели время со мною тратили, как пела другая поп-икона нашей культуры, моложавая примадонна-игуанодон. Таким же простаком и остался бедняк, все еще желающий «быть модным» во что бы то ни стало. Но быть модным вечно невозможно: мода долго не живет. Глянец – это не жизнь, а всего лишь эвтаназия взамен смерти, которая никак не приходит. И Рома остается единственным обитателем в мире, где кроме него самого есть только одна фигура – чисто номинальная. Хотя и женская. Может быть, и на том спасибо? По нынешним-то временам.