Глеб Заварзин Глеб Шульпяков. Желудь. – М.: Время, 2007, 80 с.
Казалось бы, какое отношение последний нобелевский лауреат по литературе Орхан Памук имеет ко второй книге стихотворений Глеба Шульпякова (р. 1972), московского поэта и журналиста? Самое прямое: ее обложку украшает графический портрет автора в исполнении Памука. С прославленным писателем Шульпяков познакомился, когда собирал в Турции материалы для своего романа «Книга Синана».
«Восточная тема» присутствует и в «Желуде». И пусть это не Стамбул, а Ташкент, но краски, звуки и ароматы так же роскошны – и запах плова, и скрип айвана (правда, не знаю, что это такое, но верю: скрипит). И низкое южное небо, с которого звезду не то что достать – слизнуть легко: «А вдоль айвана/ шла корова/ и на ходу жевала/ звезды» (наверное, айван – все-таки забор). А вот черно-белый, но не менее колоритный зимний Баку: «Алла-алла!» –/ по черным веткам/ крепостных кипарисов каспийский ветер/ шелестит, налетая на зимний город./ «Алла-алла!» –/ музейный сторож, старый бакинец, пальто в побелке,/ перебирает ключи, как рыбу/ перед базаром. Он отворяет/ двери в гробницу, но сам не входит./ У рассеченного кипариса/ ждет, поднимая ладони к небу┘ И я подумал: умру, пусть┘/ буду ворочаться с боку на бок,/ то лицом на восток, то лицом на север,/ и повторять на чужом наречье:/ «Алла-алла!..»
Но это потом, а пока до смерти далеко, хотя воспоминаний в жизни все больше и больше: «Окликни меня у Никитских ворот/ и лишний билетик спроси по привычке./ «А помнишь, в Оладьях – вишневый компот,/ и как на домах поменяли таблички?»/ Здесь были когда-то «Пельмени»,/ и водка бежала по вене┘» И сама жизнь все «литературоцентричнее»: «Обрастаешь стихами, как будто вторая кожа/ первой поверх покрывает лицо и руки;/ даже вещи все больше похожи на рифмы Блока/ или на Фета, его наливные звуки, –/ обрастаешь вещами, и вещи пускают корни,/ шкаф или штору подвинуть – уже проблемы:/ высыпают приставки и суффиксы, только дерни,/ гладкие плавают в мыльной воде морфемы». А собственный внутренний мир все громаднее и непостижимее, и поэта далеко заводит речь в путешествии по его просторам: «Обрастаешь собой, открывая в себе чуланы,/ комнаты, где не погашен огонь, ампира/ бесконечные лестницы – набережные канала, –/ бродишь всю ночь и не можешь найти сортира». Да, внутренний мир – он не всегда с удобствами.
