Дивным зрением совиным

Юрий Стефанов. Изображение на погребальной пелене. Стихотворения. Поэмы. Переводы. 1956–2000. – М.: Контекст-9; Волшебная гора, 2006, 344 с.

Интеллектуал-одиночка, затворник и странник по непредставимым мирам Юрий Стефанов (1939–2001) был известен прежде всего как переводчик. Главным образом – с французского: Расин, Рембо, Вийон, Бодлер, Кундера, Бланшо... Именно он первым перевел и опубликовал по-русски, еще весной 1991-го, очень им почитаемого Рене Генона, издал в своих переводах и под своей редакцией несколько его книг. Открыл русскому читателю Монфокона де Виллара, Рене Домаля, Клода Сеньоля. Толковал, комментировал, писал предисловия┘

Эту-то, самую явную сторону его внешней, социальной жизни представляет вторая часть сборника: переводы. Прежде всего – из французских поэтов, от средневековых до современных. А еще – поэзии португальской, арабской, бельгийской, чешской, словацкой, болгарской, малагасийской┘ Он и в «явной» жизни был странником по чужим мирам.

То, что вошло в первую часть, – по сути дела, тоже своего рода переводы. Непроизносимого – на человеческий язык:

Я строитель тьмы среди белого
дня,
Я учитель тех, кто мудрей меня,
Я наследник брошенных в общий
ров,
Созидатель гнезд на краю миров,
Собеседник тех, кто рожден
немым,
Созерцатель всех, кто давно
незрим.

Да, он был поэтом. Первая часть сборника так и называется: «Стихотворения. Басни. Поэмы». Они собраны здесь впервые. При жизни он этого почти не печатал.

Только случай Стефанова – особенный: никогда не знаешь, где кончается собственно поэзия и начинается иносказание опыта совсем другого рода. Впрочем, сомнительно, что они у него вообще разделимы.

Дивным зрением совиным,
Взятым до утра взаймы,
Я блуждаю по теснинам,
По змеиным кольцам тьмы.

Литературная работа вообще и поэтическая в частности, сколько бы ни забирала сил, не была главным делом жизни Стефанова. Хотя частью главного дела, высокочувствительным его инструментом она, без сомнения, была. Собственно, то же можно сказать обо всей его интеллектуальной работе как таковой. Стефанов, безусловно, мыслитель, и очень своеобразный. Некоторое представление об этом дает выпущенный пять лет назад тем же «Контекстом-9» сборник его эссе, критических статей, предисловий к публикациям – «Скважины между мирами. Литература и традиция»: прочтение литературных и культурных явлений глазами традиционалиста, выявление в них духовной основы, остающейся незаметной сегодняшнему читателю: мотивов Библии и Корана – у Сент-Экзюпери, традиционной алхимии – у Майринка┘ – глубоких эзотерических смыслов того, что принято считать модернистской литературой.

Только, подобно своему учителю Генону, философом он себя не считал.

Он был мистиком. Главным делом жизни был – поиск истоков бытия. Поэзия же – лишь одним из способов, насколько вообще возможно, это обозначить. Свидетельство о Пути. Об опыте настолько трудном, что, пожалуй, лучше было бы вообще о нем не говорить┘ да он и не говорит. Он на это только указывает:

О, как я понимаю Ницше,
Когда в горячечном поту
Он, словно милостыню нищий,
Нетерпеливо слепоту
Вымаливал┘

Мы не знаем, что за опыт стоит за этими стихами. Но чем они в этом смысле отличаются от любой поэзии? Много ли нам известно о том, что за ней стоит на самом деле?

Солнце крови, и звезда печали,
И холодный Млечный Путь ума –
Как быки с тяжелыми плечами,
На которых не было ярма.
И лишь сжав ярмом, святым и
страшным,
Млечный Путь, и солнце,
и звезду,
Лемехом пера на белой пашне
Первой строчки взрежешь
борозду.

Нет возможности судить – не имея личных подступов к подлинному опыту Стефанова – какой он мистик. А вот поэт – мощный, неожиданный, до жуткого точный непонятной точностью. Настоящий.

Что моя кровь и плоть,
Муки трудов и дней?
Только земли щепоть
Между твоих корней,
Слово.