Вобла на веревке

Патрик Оуржедник. Европеана. Краткая история двадцатого века / Пер. с чешского Е.Бобраковой-Тимошкиной. – СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2006, 216 с.

Патрик Оуржедник – заглянем в интернет – полуфранцуз, получех, проживает в Париже, переводчик (с чешского на французский и обратно), автор словаря обсценной лексики чешского языка и путеводителя по библейским метафорам. Этих сведений вполне достаточно, чтобы понять две вещи об авторе. Оуржедник – европеец и интеллектуал. Запомним это.

Теперь, собственно, о книге. Пусть название вас не вводит в заблуждение. Изучать историю XX века по книге Оуржедника – все равно, что репетировать скрипичную сонату на контрабасе. Не сказать, чтобы совсем невозможно, но инструмент не самый подходящий. Предмет пристального внимания «Европеаны» – современная европейская мифология. Концентрация мифов на страницу текста в произведении поражает и восхищает. И заставляет недоумевать. Собственно говоря, книга Оуржедника представляет собой перечисление мифов. Автор нанизывает их один на другой, как нанизывают воблу на веревку, прежде чем повесить ее сушиться. Получившаяся в итоге гирлянда неоднородна. Есть мифы ключевые для истории XX века (холокост, психоанализ, изобретение ядерного оружия, открытие космоса), а есть менее значимые на первый взгляд (изобретение бюстгальтера и эсперанто), но тоже немаловажные для человечества. Оуржеднику все сгодится. В какой-то момент начинает казаться, что автору больше интересен сам процесс соединения мифов, чем их подлинная природа. Оуржедник не пытается препарировать историю и как будто бы довольствуется только перечислением каких-то важных (с позиции автора) моментов истории ХХ века.

При этом на протяжении всего повествования Оуржедник все время стремится балансировать на грани: художественного и публицистического, серьезного и пародийного. В итоге получается такой густой компот из смыслов, что начнешь подозревать автора в цинизме. Так, число убитых измеряется не количеством, а длиной. Казалось бы – кому может быть интересно, сколько километров составили бы убитые в Первой мировой войне французы при среднем росте 172 см? Тон повествования при этом похож на сплетни двух соседок по лестничной площадке, что звучит странно в контексте описываемых событий. Что-то вроде этого (воспроизвожу по памяти): «Одни говорили, что во время газовых атак люди начинали махать руками, как машут люди во время плавания. А другие добавляли, что одни махали по-собачьи, другие брассом, а третьи махали так, как машут плывущие кролем».

При всем при этом чисто стилистическим экспериментом «Европеану» назвать трудно. За всей постмодернистской «игрой» весьма отчетливо прослеживается весьма последовательный гуманистический пафос, что так хорошо и ловко – впритирочку – укладывается в традиции европейского интеллектуализма. А кто такой средний европейский интеллектуал? Это человек в меру традиционный и в меру нонконформистский. Средний европейский интеллектуал часто питается фастфудом, но иногда ходит на марши протеста не самых радикальных антиглобалистов. Средний европейский интеллектуал – это обыватель, следящий за политикой больше американского фермера, но влияющий на ситуацию меньше, чем гаишник на состояние московских пробок. И именно в глазах среднего европейского интеллектуала гуманитарная трагедия ХХ века выглядит не так устрашающе, а значит, именно средний европейский интеллектуал может без боязни смотреть на те факты, на которые смотреть мы решаемся, следуя строго определенным канонам.

Возможно, именно поэтому ХХ век, по Оуржеднику, хоть и не менее безумен, но менее страшен, чем нам казалось до этого.