Диссидент, классик, старый идиот

Дзюнъитиро Танидзаки. Дневник безумного старика/ Пер. с яп. и вступ. ст. В.Сисаури. – СПб.: Гиперион, 2006, 224 с. (Terra Nipponica).

В самое последнее время в России вновь взлетел спрос на, казалось, напрочь забытого японского писателя Танидзаки Дзюнъитиро (1886–1965). Возрос главным образом благодаря его фундаментальному эссе о природе японского искусства (сейчас бы сказали – дизайна) «Похвала тени» (1934) – на фоне того невероятного ажиотажа, который вызывает сейчас у «великосветской» тусовки модное словечко «фэн-шуй». Между тем главный соперник Рюноскэ Акутагавы (1892–1927), проживший почти такую же долгую жизнь, как другой его великий современник – Кавабата Ясунари (1899–1972), Танидзаки вошел в историю японской литературы прежде всего своими многочисленными художественными произведениями.

В самом начале творческого пути писатель взял на себя проповедь и насаждение в «дикой» (как ему тогда казалось) стране Японии английского эстетизма – культа поклонения «чистой красоте», – ведущим представителем которого в Европе и соответственно любимым писателем Танидзаки являлся Оскар Уайльд.Впрочем, в отличие от прочих «западников» японской литературы, Танидзаки до конца жизни так и не выбрался за пределы Японии.

В 1923 году, после страшнейшего землетрясения, почти стершего с лица земли европеизированную новую столицу Японии – Токио, Танидзаки вместе с десятками тысяч других японцев переселился в пригород старой столицы Киото – Кансай – центр традиционной японской культуры. Внешние перемены повлекли за собой перемены внутренние – писатель облачился в кимоно; создал роман «Любовь глупца», впервые переносящий действие его произведений в современность и задорно высмеивающий его же недавнее преклонение перед эмансипированно-европеизированными красотками; а также ряд произведений, в центре которых утверждал образ послушной древним японским традициям – изящной и добродетельной – «женщины Кансая», на одной из которых вскоре женился.

К этому же периоду относится главный литературный подвиг Танидзаки – он перевел на современный японский язык многотомные «Повести о Гэндзи» Мурасаки Сикибу┘А потом грянула Вторая мировая┘

Поднявшаяся волна оголтелого шовинизма оскорбила то, что составляло самую суть творчества писателя, – его чувство прекрасного. На несколько лет этот рафинированный интеллектуал, эстет и сибарит погрузился в нищее полуголодное существование, оборотной стороной которого стала «внутренняя эмиграция» – отказ писателя на какое бы то ни было сотрудничество с новой властью и написание очередного – самого великого своего романа «Мелкий снег» – «в стол»...

Слава вернулась к Танидзаки сразу после войны, когда из печати одна за другой начали выходить его прежде запрещенные военными властями книги. В 1956 году полупарализованный, всеми почитаемый классик японской литературы надиктовал своей секретарше роман «Ключ», посвященный мазохистскому самоуничижению почтенного токийского профессора в глазах молодой жены... Роман, прекрасно известный российским интеллектуалам по вольной экранизации Тинто Брасса.

Культурная общественность просто не знала, как поступить, – живой патриарх японской прозы накатал «непристойное» произведение, напичканное к тому же явно автобиографическими мотивами!

Между тем сам Танидзаки остался не удовлетворен воплощением собственного замысла: реванш он взял двумя годами позже, в своем последнем значительном романе – «Дневник безумного старика» (вариант перевода – «Записки старого идиота»), посвященном, так же как и «Ключ», добровольному и радостно-самоубийственному подчинению старческого мужского бессилия всепобеждающей силе безжалостно-аморальной женской молодости и красоты.

Круг замкнулся – традиционный уайльдовский сюжет ранних новелл Танидзаки, в центре которых неизменно стоял образ роковой женщины, собирающей, словно полевые цветы, жизни влюбленных в нее мужчин, воплотился в итоговом жанре литературы эпохи Мэйдзи – японском психологическом романе. Европейское содержание облеклось в японскую форму и перестало быть европейским, а поделенный на две части прах Танидзаки упокоился в дорогом его сердцу Киото и давным-давно отринутом Токио, в двух шагах от могилы его вечного оппонента – главного «японского литературного европейца» Акутагавы Рюноскэ.