Ян Шенкман Ольга Эдельман. Процесс Иосифа Бродского. – Новый мир, № 1, 2006.
О процессе над Иосифом Бродским писали неоднократно. Существует стенограмма судебного заседания, героически сделанная Фридой Вигдоровой, есть воспоминания очевидцев.
Писать писали, но вопросы по-прежнему остаются. Кто стоял за делом Бродского, кто инициировал это дело? Почему выбор пал именно на него? Почему ему резко сократили срок ссылки? Только ли из-за ходатайств петербургской интеллигенции?
На эти вопросы и пытается ответить историк Ольга Эдельман, оперируя недавно обнаруженным в Госархиве «надзорным делом об И.А.Бродском». Сенсационен уже сам факт надзора союзной прокуратуры за этим делом. «За Бродским, – пишет Эдельман, – союзная прокуратура» наблюдала «не по чину и не по профилю». Не просто наблюдала, а сто раз проверяла и перепроверяла материалы и заявления, вызывала для беседы заинтересованных лиц.
В докладной записке межведомственной комиссии, адресованной генеральному прокурору, председателю Верховного суда и председателю КГБ, подробно и очень убедительно разбиваются аргументы обвинения. Так убедительно, что дело на глазах разваливается. Вот несколько выдержек.
«Выводы суда, что Бродский с 1956 года периодически, а с октября 1963-го вообще нигде не работал и не учился, не соответствуют фактическим обстоятельствам и опровергаются документами и показаниями свидетелей». «Отсутствуют какие-либо данные, подтверждающие факты антиобщественного поведения Бродского со второй половины 1962 года до момента рассмотрения его дела в суде (март 1964 г.). Не установлено и фактов написания им идеологически не выдержанных, антисоветских стихов, относящихся к концу 1962-го и к 1963 году». То есть, возможно, такие стихи существуют, но фактов не установлено, а значит, и обвинять нельзя.
И дальше самое интересное: «Аполитичность Бродского и преувеличение им своих литературных способностей не могут служить основанием применения Указа от 4 мая 1961 г. «Об усилении борьбы с лицами, уклоняющимися от общественно полезного труда и ведущими антиобщественный паразитический образ жизни».
Подобное и не снилось тогдашним правозащитникам. Сегодняшние, между прочим, тоже не на высоте.
Тут поневоле вспомнишь слова Пушкина по поводу того, что правительство в России – единственный европеец. Жестокий и подлый, но все-таки европеец. Впрочем, цивилизованность властей имеет свои пределы. И свои резоны, как выясняется.
Пересмотр дела Бродского, это аргументированно доказывает Ольга Эдельман, был начат вовсе не из-за ходатайств известных литераторов вроде Ахматовой и Чуковского. И вовсе не поэтому Бродским занимались на самом-самом верху. Просто, сам того не ведая, поэт оказался в центре сложной межведомственной интриги, отражающей противоречия перехода от хрущевской эпохи к брежневской. У высокопоставленных проверяльщиков была масса причин указать на ошибки председателю КГБ Семичастному и ленинградскому партийному боссу Толстикову. Хотя вовсе не они инициировали на самом деле процесс Бродского. Его инициировали низовые чины ленинградского КГБ под давлением народного дружинника и прирожденного кляузника Лернера. А подняли волну и поддержали травлю поэта (причем совершенно искренне) тысячи и тысячи простых людей, которые стихов, естественно, не читали, но безошибочно почувствовали в Бродском изгоя, чужака, жертву. Все как в стихотворении «Развивая Платона»: «Толпа... беснуясь вокруг, кричала, / тыча в меня натруженными указательными: «Не наш!»
Много и справедливо писалось о том, что Бродский жил, не замечая советскую власть, не соблюдая правил. Но ведь и власти, если вдуматься, не было до него дела. Сильнее всего раздражал он коллег-писателей (как ходячий упрек их профессиональной несостоятельности) – и простой советский народ, выразителей общественного мнения (а оно в СССР, вопреки стереотипам, существовало).
Думаю, что это было одной из причин, по которым Бродский и спустя тридцать лет не хотел возвращаться в родной город. Поэт знал: народ против, даже если вдруг, ненадолго, показалось, что народ за. Уж лучше бы он безмолвствовал.
Дарья Гармоненко