Дерутся два японца

«После сорока я перестал воспринимать стихи», – сказал как-то, к моему возмущению, редактор толстого журнала. А сейчас думаю: так, наверное, и должно быть. Поэзия – дело молодое. Краткое содержание большинства стихотворений – или банальности («я любил вас без взаимности, люблю до сих пор и желаю счастья»; «светило солнце, потом началась гроза, потом опять появилось солнце»), или вообще черт знает что (попробуйте внятно пересказать Хлебникова или позднюю Цветаеву). Главное в стихах совсем другое. Как говаривал большой любитель поэзии художник Анатолий Зверев, она должна быть неожиданной. И даже претворял эту мысль в жизнь: если у Пушкина «мороз и солнце», ежу понятно, что «день чудесный». Надо так: «мороз и солнце, дерутся два японца». Не шедевр, ну так и Зверев не поэт был. И все-таки в его желании смешать «поэтические карты» что-то есть. Почему многие дети, осваивая мир, такое выдают – все литературные мастодонты обзавидуются? От них можно ожидать чего угодно – и все равно ошибешься: будет то, чего совсем не ждали. Они же еще не знают, как принято и как надо.

И с поэтами так. Пока они не освоили фигуры высшего пилотажа (признак мастерства, приходящий с годами), то способны взамен уместной в данном контексте «бочки» учудить «мертвую петлю» или что-то вообще непонятное, чему и названия не придумали. А читаешь иного признанного мэтра и думаешь: сейчас здесь будет поворот вправо, а здесь влево. Часто так и происходит: повернет лихо и чистенько, но в предсказуемую сторону. Это у многих так – берешь незнакомую книгу известного автора и знаешь, что тебя ждет. Как в магазине: написано на коробке «Пирог с черникой» – да, правда, черника. Написано на бутылке «Лимонад» – действительно лимонад. Без обмана, что для продуктов хорошо. Но как-то скучно, когда автор всегда остается равным самому себе – книга за книгой, книга за книгой┘ Кто из поэтов смог избежать вечного самоповтора (называйте это авторским стилем, если хотите)? Разве что Заболоцкий, но у него были на то особые обстоятельства – арест и лагерь, переломившие жизнь и стихи на «до» и «после».

Сначала ты работаешь на имя, потом имя работает на тебя. Вторая часть этой фразы для поэзии не годится, лучшие стихи пишутся смолоду. Только не надо сразу: Тютчев! Тютчев! Как будто свое первое стихотворение он напечатал не в пятнадцать, а в семьдесят и до старости вообще ничего не писал. А исключения лишь подтверждают правило: кто в молодости не революционер (читай – поэт) – тот подлец, кто в старости не консерватор – тот дурак: представьте шестидесятилетнего панка с зеленым ирокезом или его ровесника-металлиста в косухе с тремястами заклепками. Бунтовать хорошо смолоду. И стихи писать тоже.