Ольга Рычкова Михаил Генделев. Из русской поэзии: Стихотворения и поэмы: 2004–2005. – М.: Время, 2006, 128 с.
Название книги можно трактовать по-всякому. Например, что собранные в ней стихи и поэмы – часть русской поэзии. Или это ответ на вопрос «откуда?», адрес, с которого автор шлет послание читателю – как «из России, с любовью».
А если начать с послесловия критика Михаила Эдельштейна, откроется еще один (может, и не последний) смысл: «Смысловым центром┘ предыдущей книги Михаила Генделева «Легкая музыка» было стихотворение «К арабской речи», где отказ от речи русской («Мне так хотелось бы уйти из нашей речи/ уйти мучительно и не по-человечьи») мотивировался непригодностью ее для сколько-нибудь действенного решения стоящих перед израильским поэтом (а Генделев неизменно определяет себя именно как израильского поэта, пишущего по-русски) задач┘» И сама поэзия нынче в таком состоянии, что жалеть о ней не стоит: «В новой русской поэзии/ милосердье/ выпало из словаря/ ртутною пользуют музычкой серною/ словно от люэса/ вслух говоря/ раз остроумьице/ два остроумьице┘/ в новой словесности/ нет состраданьица┘»
Получается, перед нами попытка бегства «из русской поэзии». Куда? В иврит, что для израильского поэта вполне логично. Но «я в вечности и в мерзлоте обвык/ колоть колодец и печень печь/ как/ однако/ я выговорил язык/ при слове родная речь/ и так/ царь грозный/ молчит иврит┘». Вместо иврита «во рту дыра». И вместо сердца – дыра, пустота, бездна: «И ангел взял коготь как острие/ вскочу я или умру/ злой Иблис вырвал сердце мое/ сердце мое сердце мое/ и уголь он не вложил в дыру/ мне не вложил в дыру/ и/ но/ планетянин/ сердце мое/ фамильное сердце изъял мое/ ещерусалимской работы литье/ с трещиной по серебру».
Молчание иврита вполне объяснимо. В Израиле Генделев (р. 1950) с 1977 года. За это время выпустил книги «Въезд в Иерусалим» (1979), «Послания к лемурам» (1981), «Стихотворения Михаила Генделева» (1984), «Великое русское путешествие» (1993), «Праздник» (1993), «Избранное» (1996), «В садах Аллаха» и «Царь» (обе – 1997), «Хаг (Праздник)» (в переводе на иврит, 2000), «Неполное собрание сочинений» (2003), «Легкая музыка» (2004). Среди них одна непоэтическая – «Книга о вкусной и нездоровой пище, или Еда русских в Израиле» (2006): по определению Макаревича, «кулинарный «Декамерон». Все книги написаны на русском, их автор – не только врач Армии обороны Израиля, но и преподаватель политологии в Москве. В общем, «за манной за народной/ из страны Египта (читай – из России. – «НГ») не ушел».
Тридцать лет назад, прощаясь с родным Питером (тогда Ленинградом), он «уже писал земля земля/ прощай родные макароны/ прощай родительский продел/ прощай кондитерский отдел». Чтобы затем отправиться вперед, в прошлое: «Ура/ мы едем в Ленинград/ о как мы рады как мы рады/ чему ж ты рад дегенерат/ да на оно тебе не надо/ ад отраженье наших да/ и/ палиндрома домочадцы/ ад наше прошлое куда/ не докричать не застучаться». Раздвоенность между странами, временами, языками мучительна, но Генделев как-то обходится без трагического заламывания рук: «Весь не жалобный не русский как не лучший весь/ я заживо/ оцепененью подлежу/ а дышу еще на всякий случай/ скажет/ Голос!/ жопу покажу». Даже память о друге-поэте принимает форму «куплетов и речитатива»: «Ай да не/ ингерманландскую литературу/ а люблю склонить мою Аглаю дуру/ что айда мы купим чистого вина/ да проведаем Кривулина┘/ ну а я у бездны на краю/ с краю на атасе постою┘»
С поэтической речью автор обращается так же вольно, то подбрасывая слова и разбивая на части, то перемешивая осколки и составляя из них новые: «Искусствовечно/ Умозаключенье в чем мы/ здесь/ стоп кардиограмма нрзб»; «В окно/ еще раз жалко что ли ктрички»; «я думал я/ забыл вагонию России». Нет, ни забыть, ни убежать.
