Евгений Лесин Леонид Аронзон. Собрание произведений. В 2 т./ Сост., подг. текстов и примеч. П.Казарновского, И.Кукуя, В.Эрля. – СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2006, 560 с.
Леонид Аронзон (1939–1970) – ленинградский поэт, заметная фигура питерского андеграунда 60-х. Родился в Ленинграде, войну (до сентября 1944-го) провел в эвакуации. Учился в Ленинградском пединституте на биолого-почвенном факультете, на первом курсе которого и познакомился со своей будущей женой Ритой Пуришинской (1935 – 1983). Аронзон преподавал литературу в вечерней школе, работал пляжным фотографом, писал сценарии научно-популярных фильмов (два из них отмечены призами на кинофестивалях), диплом его назывался «Человек и природа в поэзии Н.Заболоцкого». Аронзон дружил с Алексеем Хвостенко и Анри Волохонским. Дружба с Бродским была недолгой, но она была. Их много сравнивали в то время, хотя шли они совершенно разными путями и в разные стороны. Бродский – в Великую Русскую Поэзию (несмотря даже на «Представление» и пр., см. о нем подробнее рядом, на стр. 7). А Аронзон – в русскую поэзию второго ряда, к обэриутам в целом и Заболоцкому в частности. 1963 год: «Еще я свежею печалью/ пишу, живу. Еще, наверно,/ дано увидеть над плечами/ в снегу Владимирскую церковь...» А вот год 1968-й: «Как стихотворец я неплох/ все оттого, что, слава Богу,/ хоть мало я пишу стихов,/ но среди них прекрасных много!» Ну да, не Заболоцкий, тут уже чистый Глазков. Что, честно говоря, только радует. И вот еще, на ту же тему и в том же духе. «Хорошо гулять по небу./ Босиком. Для моциона./ Хорошо гулять по небу,/ вслух читая Аронзона!» А вот и обещанный Заболоцкий с обэриутами: «Вспыхнул жук, самосожженьем/ кончив в собственном луче./ Длинной мысли продолженьем/ разгибается ручей...» Или замечательная конструкция «Два одинаковых сонета» – и впрямь два одинаковых сонета. Буква в букву. «Не приближаясь ни на йоту, ни на шаг,/ отдайся мне во всех садах и падежах!»
Кстати, сонет – любимый жанр Аронзона.
Постоянно живут в его стихах: озеро, лес, насекомые, Петербург. Не Ленинград, именно Петербург. «Возвращается осень в апреле на те же мосты,/ дымный воздух звенит над мостами тугой тетивой,/ гонит ветер меня вдоль каналов и улиц пустых,/ гонит утренний пар освещенную рябь мостовой...» Эпиграф из Мандельштама, конечно, хотя, скажем, Анненского здесь не меньше, если не больше. Стихотворение (предположительно) 1962 года.
И еще. В стихах Аронзона я искал, но так и не нашел водки, вина или пива. Зато встретил гашиш. Его выбор, все-таки ленинградец, кто их поймет, с их Медным всадником и наводнениями?
Книжка – в двух томах. Наиболее полное, написано в аннотации, и первое научно подготовленное издание произведений поэта. В первом – стихи, во втором поэмы (оконченные и неоконченные), пьесы, проза, а также стихи шуточные, «в альбом» и «на случай». Плюс фрагменты писем, большое место в обоих томах составляют примечания, а также другие редакции и варианты.
Что до стихов «на случай», то открываются они стихотворением «Кран» – единственным «взрослым» стихотворением, опубликованным при жизни (газета «Комсомолец Узбекистана», 1 мая 1962 года; кроме того, Аронзон напечатал четыре стихотворения для детей в альманахе «Дружба»). На случай? Его, может, опубликовали на случай – на случай Первомая. А само стихотворение – сугубо обэриутское, в духе «Торжества земледелия», какой уж там Первомай? «Внизу земля весенняя нежнеет, –/ внизу народ внимательный толпится –/ подъемный кран вытягивает шею,/ подъемный кран напоминает птицу./ Мы, запрокинув головы, глядим/ на четкое спокойствие конструкций,/ и облака, плывущие над ним,/ еще немного, и его коснутся...» И еще вот. «Стоит мне увидеть кошку,/ как хочу я мышкой стать,/ с переломанною ножкой,/ чтобы мне не убежать». Тут – чистый Николай Олейников, у которого, наверное, все стихи – «на случай».
И последнее. О смерти. Вот что пишет вдова, Рита Аронзон-Пуришинская: «Там, в горах, в случайной пастушьей сторожке ему попалось это злосчастное ружье, и он ночью вышел из сторожки и выстрелил в себя. Меня не было с ним рядом, но я слышала, как в этот момент загрохотали горы, померкла луна и заплакали друзья его – ангелы на небе...» (1979). А вот мнение друга, Анри Волохонского: «Я не думаю, что его жизнь была прервана самоубийством. Выстрелить себе дробью в печень – что может быть нелепее? Нет, то была неосторожность...» (1997). Решайте сами.
