Борис Евсеев Отар Чиладзе. Годори: Роман. – М.: Хроникёр, 2007, 254 с. (Мир современной прозы.)
У меня после чтения романа Отара Чиладзе возник ком в горле. И ком этот не рассыпается на мелкие пузырьки, не уходит.
Что же есть в этом коме, в этом романе?
Первое, и для меня самое ценное: история и современность соединились здесь в одно целое так, словно всегда существовали неразъемно. Второе: в «Годори», на одном романном пространстве, состоялось слияние реальности (конечно же, реальности исторической) и мифа.
Что Отар Чиладзе написал роман-миф – ясно каждому. Но вот почему этот роман-миф получился более реальным, чем многие реалистические литературные построения (да и сама реальная жизнь!), – надо объяснить.
Тут необходимо сказать о зоркости мифа и о слепоте истории. То есть о зоркости сверхсознания и о слепоте сознания обыденного. Конечно, в последние десятилетия мифу досталось на орехи: демифологизируйтесь, господа, и точка! Однако миф лишь посмеялся над потугами кем-то неверно сориентированной критики: не успели уйти одни мифы – на их месте тут же объявились другие.
Не открою Америки: и жизнь наша (в глубинном смысле) – миф, и вся художественная литература – миф. Тот, кто отрицает миф (не в истории, в литературе!), отсекает от прозы ее главную составляющую: глубину и крупнохудожественность.
Теперь как раз о художественности: в романе есть непростая, прерывистая, иногда трудноуследимая – художественная мысль. И эта художественно-мифологическая мысль «по составу» полнее, свежее и качественнее, чем мысль историческая, мысль прагматико-философская. Разве мы с вами не знаем, в каком году Грузия вошла в состав России? Знаем отлично. Но вот Отар Чиладзе рисует народно-мифологические, «историческим» глазом слабо замечаемые пружины вхождения, и становится не по себе от той трагической, но и гротескно-фарсовой ситуации, в какой это вхождение происходило: дураковатый русский солдат... Полоумная грузинская крестьянка... Соитие... Потом – плетеная корзина (по-грузински «годори») у этой крестьянки за плечами. А в корзине – дите. И дите-то не простое: красноглазое, наглое, мерзкое!
Так и дальше в этом романе: всюду даны не «исторические» факты, а их нравственная и психологическая подоплека, не язык событий, а пра-язык символов. Хайдеггер в лекциях о Гельдерлине сказал: «Язык – есть основа возможности истории. Язык не возникает в ходе истории. Он как бы ей предпослан и ее определяет». Язык романа, язык художественный – тем паче. Вот такое «предпослание» истории и «предпослание» прозы будущего, прозы ХХI века и дает нам Отар Чиладзе в романе «Годори».
Теперь о ткани романа. Хроника «гнилого» рода – рода, который возник вопреки Великой Эволюции и как бы назло ей, – скроена, сшита и подана так, что дух захватывает. Главный герой Ражден Кашели, герой необычный, однако давно требовавший выхода на романные подмостки. Вроде такому герою и взяться было неоткуда в «благородном семействе». Да только этот мрачно-порочный отпрыск уже упоминавшегося русского солдата и грузинской крестьянки, как символ зла и одновременно как пародия на это зло, отнюдь не романная выдумка! Такой человек вполне может встретиться нам и сегодня на улицах то вмиг запустевающего, то набухающего военной грозой Тбилиси.
Кстати, не оставляет впечатление: наш с вами современник Ражден Кашели – по сути, черная тень древнегрузинского витязя Амирани. Кашели тоже «витязь», но «витязь» не в барсовой, в волчьей шкуре.
Тут впору снова, но чуть по-иному повторить: жанрово-родовые истоки романа Чиладзе – скорее в поэзии, чем в прозе. Не явные, но постоянные наплывы и колыхания все того же грузинского эпоса об Амирани, вообще грузинского фольклора – со злым духом Мурманом, мудрецом Миндиа, влюбленными Абессаломом и Этери – хорошо ощутимы в тканях романа. Конечно, и без «Витязя в тигровой шкуре» не обошлось. И на это в прологе и в эпилоге романа наталкивают не что иное, как... ощущения занесенного в Грузию ветрами перемен католика. Потому что эти ветры перемен (даже вопреки желанию и воле автора) уносят нас, как ни крути, не к далековатому и тогда и по сей день папе Григорию, а ко временам Давида Строителя и Шота Руставели.
Не лишним будет вспомнить: есть мнение, что гениальная поэма Руставели на самом деле не что иное, как рыцарский роман в стихах. Ну а о романе «Годори» можно сказать: это романизированная поэма о Грузии. Вот вам и еще одна связка, коренящаяся уже не в мифе или истории – в «памяти жанра».
Правда, в современном романе – не все так, как в рыцарском. Сейчас для полноты картины и чистоты литературного эксперимента требуется намного больше сгущений зла, требуются вороха и корзины подлянок, сточные воды лжи, неправд. Но ведь и боевое крыло большевиков, чьими наследниками и у нас, и в Грузии являются еще, без сомнения, многие и многие, оставили далеко позади дерзко-наивный ХII век! Наверное, именно поэтому Отару Чиладзе и пришлось сгустить мысль и атмосферу романа до ядра, до нескольких десятков атомов.
Однако, несмотря на все скопления мрака и крови, роман, как и положено настоящему трагическому тексту, доведя нас до низшей точки падения, с этой точки начинает подъем вверх.
Тут необходимо сказать и о том напряженном и очень современном эротизме, который буквально разлит и в строках, и между строк «Годори». Отношения Раждена Кашели и его невестки Лизико, в основном происходящие в их воображении, становятся одной из осей романа. Вокруг преступно-любовных помыслов вьются политические, экономические и социальные змейки событий. Но главный столп – столп нечистой, но все ж любви – царит надо всем.
Запредельной попыткой преодолеть, перепрыгнуть планку современного романа является и сама вещь Чиладзе. Высоту он берет. И это вселяет надежду. Ведь сейчас, в ХХI веке, когда сам феномен литературы подвергается сомнению и телепародированию, появление мощнейшего романа-мифа, романа-предания – явление знаковое. И знак здесь вот в чем: люди и в Грузии, и в Германии, и в Китае, и в России вовсе не утратили желания и способности возводить внутри себя грандиозные построения «романного типа». Со времен «Дон Кихота» мало что изменилось. Квалифицированный читатель ищет обновленных и глубинных сочетаний: эпоса и языка, авантюры и святости. И роман Чиладзе (в блестящем переводе Александра Эбаноидзе) им этот шанс предоставляет.
После чтения «Годори» перед мысленным взором возникает новая Грузия, глядящаяся в свое прошлое и не боящаяся об этом прошлом через Отара Чиладзе сказать. Возникает Грузия, с традициями рыцарства и шутовства, балагана и благородства, но и с новой твердостью во взгляде. Надо эту Грузию понять.
