Казус Салуцкого

Анатолий Салуцкий. Из России, с любовью: Роман. – М.: Терра – Книжный клуб, 2006, 688 с.

Хорошие чувства делают плохое искусство. 

Андре Жид

Небывалая активность «серьезной критики»: Лев Аннинский, Павел Басинский (дважды), Владимир Бондаренко, Алла Большакова и Алла Латынина наперегонки пишут о мегаромане Анатолия Салуцкого «Из России, с любовью».

Знаете, как бывает: кто-то один замызгался и вместо того, чтобы честно сказать: «Люди, не ходите туда, там нечисто!» – ехидно подначивает: «Сходите, сходите – не пожалеете»...

Я сходил. И даже не пожалел. Но я же дурак – у меня что на уме, то и во рту. Поэтому рассказываю честно – что видел.

* * *

Роман трактует переход богоизбранности от ветхозаветного еврейского народа к народу новозаветному, русскому. Происходит это не в начале XVI века, когда игумен Псковского Елизарова монастыря старец Филофей написал великому князю Василию III «...два Рима падоша, третий стоит, а четвертому не бысти», раз и навсегда сформулировав идею русского государства («суверенная демократия» – как же), а прямо на глазах у читателя.

В конце шестидесятых годов нашего с вами века беспощадные сквозняки истории свели московского научно-технического интеллигента Петра Вульфа (папа – русский, отчим – еврей) с прогрессивным начинающим партократом Фанфариным, одним из представителей загадочной и могущественной «корпорации» – своего рода масонской ложи внутри деморализованной Хрущевым Компартии.

В восьмидесятых Фанфарин стал «прожектором перестройки», а Вульф женился на Вере Аршининой – племяннице бывшего первого секретаря обкома, добровольно ушедшего в отставку, едва подули «апрельские ветры»: в той ситуации надо было либо уходить, либо «выбирать между глупостью и подлостью». Глупость олицетворяли коммунисты-консерваторы, а подлость – та самая «корпорация», потаенную цель которой (под видом приобщения к «общечеловеческим ценностям» окатоличить святую Русь) первый секретарь Аршинин вовремя разгадал благодаря племяннице – женщине верующей и воцерковленной.

Итак, перестройка. Пока двоюродная сестра Вульфа Наталья Волкова (отчима нет, папа пока неведом) с помощью прораба перестройки Ксилофонтова делает успешную журналистскую карьеру на костях передовой отрасли советской промышленности (микробиология – успешный соперник американской генной инженерии, и «корпорации» важно похоронить ее, чтобы подсадить СССР на американскую «продовольственную иглу»), работающий именно в этой отрасли Петр Вульф наводит мостки в «постиндустриальное» будущее: строит дом в деревне, в родовом гнезде Волковых-Вульфов. Во время рытья фундамента обнаруживаются загадочные каменные плиты, извлечь которые из земли не удается – дом возводят прямо на них.

Отчим Вульфа, Яков Израилевич, пишет пасынку мудрые письма, в которых стремится раскрыть потаенный смысл происходящих в стране событий с помощью Библии. Августовский путч, нищета. Старики Вульфы спасаются скорнячеством, которое русская жена Якова Израилевича переняла у своего еврейского свекра. Петр Вульф «бомбит» на стареньком «жигуленке». Его жена и сын спасаются в деревне, живут с огорода. При этом старик Аршинин спасается консультированием коммерческого банка. Октябрьский путч.

В Америке отыскивается бизнесмен Вуллок – кровный отец Петра. Чудесным образом он наследует сыну миллион долларов неразменного еврейского капитала (из поколение в поколение какой-нибудь богатый еврей наследовал этот миллион какому-нибудь бедному – чтобы тот, приумножив капитал, передал эстафету, но вот уже второе поколение подряд «еврейский миллион» достается секретным русским). Вложенный в ГКО миллион сгорает во время дефолта и тут же возрождается, поскольку физическим лицам, составляющим всего лишь один процент вкладчиков (Гайдар, Чубайс, Елена Дьяченко и Петр Вульф), деньги возвращаются с процентами.

Журналистка Наталья Волкова вконец теряет человеческий облик, предает своего бывшего благодетеля Ксилофонтова и узнает, что он ее еврейский отец.

Фанфарин рассказывает Вульфу «легенду о великом идеологе» на мотив «Братьев Карамазовых», из которой со всей очевидностью следует, что перестройка затевалась не для того, чтобы уничтожить коммунизм, а для того, чтобы уничтожить Россию. Не вышло.

Миллион наследники вкладывают в строительство церкви. Загадочные плиты оказываются «скрижалями» – этаким «дополнением» к Новому Завету; но время их еще не пришло – прочесть «дополнение» нам предстоит через двести лет. Еще «двести лет вместе».

* * *

...И при этом – гомерически смешно.

Смешно, что технократ Петр Вульф (этакий Шатов, ага), уверовав в богоизбранность русского народа, в Бога, между тем не уверовал – он попросту на вере (на Вере) женился. Вполне языческое представление: съел – значит усвоил.

Смешно, что «богоизбранность», вопреки декларируемому в романе антирыночному пафосу, вышла какая-то уж очень «монетаристская». Смешны джеймсбондовское название и дарьедонцовский сюжет.

Персонажи не страдают, а мыкаются, не вынашивают свое знание, а лишь произносят назначенные им автором монологи. По сути, это шестисотстраничное публицистическое эссе, расписанное даже не «по ролям», а просто «по голосам», как стишок на утреннике. При этом речь персонажей одинакова и ужасна: смесь газетной статьи с ильфо-петровским (хм!) стариком Ромуальдычем, который «ажно заколдобился».

Пожалуй, если завернуть роман в цветастую обложку и подсократить «достоевщинку», он обретет благодарного – и массового! – читателя вовсе без посреднических услуг нашей «серьезной критики».