На психоделическом балу

Алехандро Ходоровский. Сокровище тени. Притчи и сказки / Пер. Владимира Петрова. – М.: Митин Журнал, Тверь: Kolonna Publications, 2006, 292 с.

Недавно вышедшая книга притч и сказок Алехандро Ходоровского поразила меня – но не то чтобы в самое сердце. Правильнее было бы сказать, что она стала моим двухнедельным кошмаром. Причем вовсе не притягательно-гипнотическим кошмаром, обещанным редакционной аннотацией (где автор аттестуется как «поэт и психошаман»), а кошмаром тоскливой неловкости: словно я вляпался в какой-то растянутый на эти самые две недели конфуз.

Ходоровский – легендарная фигура с красивой, в меру таинственной биографией. Автор нескольких полузапретных и мало кем виденных фильмов; мим, бывший соучастник представлений Марселя Марсо; мистик, долгие годы занимающийся исследованием карточного языка Таро; создатель постсюрреалистического движения «Паника»; потомок русско-еврейских эмигрантов, живущий в Париже уроженец Чили. Им восхищались герои вчерашних дней – Сальвадор Дали, Хулио Кортасар, Джон Леннон и Йоко Оно, Pink Floyd; и даже наш культуртрегер всего прогрессивного, западного и радикально-анархического Миша Вербицкий внес свой небольшой вклад в поддержание его ауры.

Сама уже эта внешняя эффектность, сопровождаемая шлейфом слухов и домыслов, настраивает на настороженный лад. И вот я держу в руках свежеизданную книгу Ходоровского. Бегло перелистываю страницы, благо почти на каждой из них текста совсем немного, иногда по две-три строчки – и в раздражении откладываю книгу в сторону. Вот один из типичных образцов ее содержимого: «– Учитель, тут ничего нет, это же пустыня. – Нет! Здесь посеяны семена!» Называется «Нетерпение». Таких примеров не требующей комментариев тривиальности в сборнике масса: Ходоровский настойчиво и безапелляционно стремится донести до читателя, что нужно не только брать, но и давать; что не стоит искать двойного дна там, где его нет; что терпение и труд все перетрут; что смешны как чрезмерное глубокомыслие, так и неумеренное самовосхваление. И тому подобные прописные истины.

Есть тексты помудренее, с характерной «психошаманической» образностью. Здесь и черепахи, сбрасывающие панцирь, чтобы притвориться кошкой, и изблевывание собственных внутренностей, и похищение голосов. Или вот: «Фокусник оставлял в каждом городе женщину, распиленную надвое: верхняя часть ее тела изнемогала от любовного желания, не зная, что нижнюю часть имеют клоуны» («Дон Жуан»). Это о чем? О старом добром фрейдистском суперэго? О том, что одна рука не знает, что творит другая? Не хочется ни понимать, ни разбираться, потому что и так все ясно: да ни о чем это – так, безделушка.

Читая Алехандро Ходоровского, представляешь не слишком обаятельного, себе на уме старичка-кощея, деловито перебирающего карты Таро, коротающего свой досуг за уютными эзотерическими ухищрениями. Уверенной, хотя, возможно, и слегка дрожащей от злоупотребления мистическим опытом рукой он выписывает миру приговоры, звучащие как оглушительная банальность: «Слепец хотел прозреть, и поэтому остальные слепцы забили его насмерть палками» («Закон»). И еще раз, на бис: «Хромой танцор открыл академию танца. Он заставлял учеников подвязывать одну ногу к плечу под тем предлогом, что плясать на двух ногах отвратительно» («Единица измерения»).

Вальтер Беньямин, размышляя о притчах Кафки, говорит, что нет такого учения, вокруг и во имя которого они созданы. У Ходоровского такое учение есть: это школьная моральная азбука. Все его сюрреалистические выверты – это лишь виньетки на широком листе усвоенного в детстве здравого смысла и нескольких общих мест культурной мифологии нью-эйджа. Сочинения, декларирующие таинственность мира, оказываются в своей основе утверждением его не требующей разгадок простоты.

Ходоровский как будто не заметил, что закончились времена, когда из слов высекались монументы, и уже нет веры в то, что при помощи афоризма можно выразить истину. Никакой бонмо не кажется больше грандиозным, скорее вырванным из контекста. Доставлять себе сегодня удовольствие сочинением сюрреалистических притч – значит обманывать себя и читателя, предлагая сыграть в двусмысленную игру, скорее чопорно-лицемерную, чем увлекательную. Ходоровский созывает что-то вроде великосветского пати, приглашая гостей устроить шаманские танцы при свечах со строгим дресс-кодом: камзолы, букли, корсеты – антураж той эпохи, когда жив еще был церемонный басенный жанр. Ну что поделать? Мне там тоскливо. Я не хочу заклеймить развлекающихся таким образом. Я просто развожу руками, подозревая, что их восторг по поводу получаемой там двойной дозы психоделического драйва и архаической мудрости – неискренен.