Тараканы Ильи Обломова

Новый мир

Григорий Кружков. От луны и до порога. Стихи известного переводчика и эссеиста. Отметим стихотворение «Одинокий»: «Хорошо, что никто не лезет к нему в кастрюлю,/ Не проводит пальцем по зеркалу гардероба./ Вечерами – в час, когда тени встают из гроба,/ Он выходит во двор, достает из кармана пачку,/ Огонек зажигает торжественно, словно свечку, ≈/ И выгуливает свою невидимую собачку,/ И пасет свою заблудившуюся овечку». Вот они, прелести одиночества: независимость и тоска собачья.

Борис Екимов. Рассказы. Мать (деревенская) говорит с дочерью (городской) по мобильному телефону. «Прости Христа ради», – опомнилась старая женщина. Ее и впрямь упреждали, когда телефон привезли, что он дорогой и нужно говорить короче, о самом главном. Но что оно в жизни главное? Особенно у старых людей┘» Об этом рассказ «Говори, мама, говори┘». Остальные в таком же духе.

Евгений Клюев. Неприкаянный мячик. Стихи филолога Клюева, проживающего в Дании, очень умело сделаны. Это в них и пугает. «Вышел сеятель сеять, и сеять, и думать, что ≈/ что попало, и что придется, и что почем./ И в руках у него было сумрачное решето,/ и висело облако, как в учебнике, над плечом». Все вроде правильно и здорово, и красиво. Даже слишком. А чуда не происходит.

Александр Климов-Южин. С кем поделиться? Стихотворение, по строке из которого названа вся подборка, – лучшее. «Бывало, до школы идешь и идешь,/ Бывало в кружочек указкою ткнешь,/ А в нем – эта школа, и город, и я,/ И дальше все наша, все наша земля./ Раз наша, так, значит, я здесь не чужой,/ И все, что зовем мы своею страной,/ Мое, как границы ее ни крои, ≈/ И горы, и реки, и степи – мои./ И с кем поделиться, и как с этим жить?/ По золоту плыть, по алмазам ходить». Дальше хуже. Главное сказано.

Знамя

Ирина Евса. Осень, 1991 год. Стихи. Мгновенный снимок, сделанный на сломе эпох. Никаких политических реалий вроде бы нет, а между тем ощущение мрачной радости и тревоги передано очень точно. «Было уже не скучно, еще не страшно./ Было еще не стыдно, уже не просто». Звучит как диагноз. Уникальное было время, жалко, что быстро кончилось. Чеканные строфы Евсы хочется повторять снова и снова. Вот последняя: «Тучный хозяин, нянча свою подагру,/ щелкал на счетах (общей была валюта)./ ┘Сваны сходили с гор, накрывая Гагру./ И в потолок стреляла бутылка брюта». Одно стихотворение, а стоит многих подборок.

Лена Элтанг. Шелкопряды как мы. Стихи вильнюсской поэтессы, полные далеких ассоциаций и балладных, почти частушечных ритмов. «амулет с подъятым удом кто не помню врать не буду/ подарил и был таков/ не ищи черновиков/ нынче ночью тяпнув стопку все пустили на растопку/ ссыпав буквицы с листа как смородину с куста».

Александр Сопровский. Мы сдвинем столы на снегу... Стихи одного из основателей группы «Московское время». Подборку дополняют письма Сопровского к Татьяне Полетаевой, Бахыту Кенжееву и Алексею Цветкову. Большей частью шутливые. Особый интерес вызывает описание сцены, позже использованной Гандлевским в романе «Трепанация черепа»: «Алеша крикнул, что на фиг ему теперь платить каждый месяц по 15 рублей, взял фарфоровую чашку и кинул в Гандлевского. Потом вернулся и собрался, обидевшись, уйти, – но услышал позади стоны. Он повернулся и увидел, что Сережа лежит в луже крови. Оказалось, чашка разрезала тому висок. Тогда Алеша, по словам Лукичева (находившегося там), сказал: «Ну вот, теперь меня посадят». А Лукичев, по словам Алеши, сказал: «Ребята, у нас же водка налита, давайте пить». В конце концов они вызвали «скорую помощь»┘ В это время приехала Маша, которую за час до всего этого позвали в гости, и привезла три бутылки вина. На улице она встретила Лукичева, и тот объяснил ей, что Алеша, к сожалению, убил Сережу┘ Сережа по дороге говорил, что умирать ему совсем не страшно и что он всех прощает. Алеша много плакал и все хотел вешаться. В больнице Сереже сделали пробу на алкоголь и, установив пьяное состояние, поместили в платное – типа вытрезвителя – отделение┘ Он не понимал толком, где находится, потому что когда вошли два милиционера, он сказал: «А легавые здесь зачем?» Вся эта история вдобавок обойдется ему в пятнадцать рублей, как за вытрезвитель...» Что тут скажешь? Так жили поэты. И не только при советской власти. Сейчас так тоже живут. А стихи писать вовсе не обязательно┘

«Язык наш свободен┘» Способен ли еще русский язык к словотворчеству? Погубят ли его многочисленные заимствования и варваризмы? Может ли сегодня писатель оказывать влияние на язык? В дискуссии принимают участие Максим Амелин, Борис Екимов, Олег Ермаков, Виталий Кальпиди, Светлана Кекова, Игорь Клех, Владислав Отрошенко, Олег Павлов, Алексей Цветков.

Иностранная литература

Джулиан Барнс. Рассказы. Пер. с англ. И.Стам. Грустные истории типично в английском духе. Лучшая из них – «Как важно знать французский». Переписка обитательницы дома престарелых с писателем Джулианом Барнсом. О чем? О литературе, конечно. А еще – об огромном, почти неисчерпаемом одиночестве.

Орхан Памук. Смотреть из окна. Пер. с турецкого М.Букуловой. Рассказ нобелевского лауреата этого года. 1958 год, Стамбул, снег. Тихие семейные радости: поход на футбол, вкладыши от жвачек. Типичное советское детство. То есть узнавание полное. Например, вот здесь: «Очень скоро вы вырастете, пойдете служить родине, может быть, отдадите за нее жизнь. И возможно, те, кто сегодня уклонился от прививки, в будущем станут предателями родины. Пусть им будет стыдно. – Наступило долгое молчание. Я посмотрел на портрет Ататюрка, на глаза навернулись слезы. Затем, стараясь не привлекать ничьего внимания, мы направились в классы. У кого-то, кому сделали прививку, рукава были засучены, у кого-то были заплаканные глаза, и все, толкаясь, с поникшими лицами, шли в свои классы». Очень похоже. Только вместо Ататюрка у нас висел портрет Ленина.

Карло Бонини. Тюрьма Гуантанамо. Пер. с итал. Е.Кисловой. Фрагмент документальной книги «Гуантанамо. Путешествие в тюрьму для террористов». Подробности Бонини рассказывает кошмарные. Вот, скажем, типичный сценарий самоубийства в этой супертюрьме: «Заключенный протягивает тряпку в отверстие на одной из стен клетки, где сетка переходит в глухой цемент потолка. Затем завязывает узел и просовывает в него голову. Вес торса и таза тянет его вниз. Но тело остается висеть согнутым: под прямым углом, с поднятыми коленями┘» Умереть в Гуантанамо не так-то просто.

Леонид Гиршович. Квадратура круга? Статья о падении рождаемости и общем сокращении населения в цивилизованных странах. Немного странная тема для «Иностранной литературы».

Дружба народов

Лариса Миллер. Живи. Не бойся. Бог с тобой... «От снега все белым-бело./ У мира белое чело,/ Незамутненное почти./ Белеют долгие пути./ Белеют частые следы/ И сосны стройные седы./ И в мире, что на краски скуп,/ Белеет облачко у губ». Стихи Ларисы Миллер не меняются год от года. Такие легкие, прозрачные, почти детские. Много пейзажей, снег, облака, прогулки по осенним листья. Глупо требовать от нее метафизических прорывов и тяжелой лирической страсти. Будем радоваться тому, что есть.

Дарья Данилова. Энтропия. Повесть. История девочки Маши и ее непутевого поколения (первого послесоветского), рассказанная на несколько голосов. Мужских и женских, взрослых и еще не вполне окрепших. Конструкция, сооруженная Даниловой, немного напоминает роман «Дом на краю света» Майкла Каннингема. То же тягучее, полусонное, бессмысленное и трогательное существование ведут герои Даниловой. И рассказывают об этом похоже. «Петя устроил Машу работать в женский журнал «Катя». Журнал был молодой, лихой, с молодыми и лихими девушками в штате. Главный редактор Эльза оказалась на удивление простой, невзрачной и неухоженной. Ее очки были так заляпаны и запылены, что она смотрела поверх них, и этой упорной тренировкой, наверное, уже восстановила себе зрение. Все остальные девушки были внешне безупречны, но казались опасными внутри. Их манера очень спокойно и даже как-то вальяжно общаться друг с другом произвела на Машу неизгладимое впечатление. Над Машиным столом приклеили бумажку для новичков: «миссия нашего издания» и несколько «саксесс стори» о журналистах, успешно сделавших карьеру. С фотографий на Машу воодушевляюще глядели удачно сфотографированные лица. Еще ей дали список того, что нельзя делать, когда пишешь статью». Так все и есть, как Данилова описала. Даже порою хуже. Действительно, энтропия.

Евгений Шкловский. Два рассказа. Писатели, композиторы, художники┘ Плюс рассуждения о том, что жизнь невозможно уложить в прокрустово ложе искусства и наоборот. Нет, написано здорово. Сюжеты и характеры безупречны. Вот только выводы какие-то детские: «Сложен этот мир и человек сложен┘». Был бы прост, не стоило бы и писать.

Владислав Галецкий. После тяжелой и продолжительной болезни. Анализ причин краха и развала СССР. По Галецкому, дело вовсе не в разрушительной западной пропаганде или экономических трудностях. К середине восьмидесятых был разрушен так называемый транссистемный интегративный слой. «Тот социально-политический, культурно-цивилизационный, гуманитарный и экономический «клей», та интегрирующая субстанция, без которой принципиально невозможно существование каких бы то ни было устойчивых гетерогенных образований вообще, империй в частности и интегрий в особенности».

Звезда

Леонид Шубин. Соловецкое сидение. Рассказ. Семнадцатый век. Английское судно таинственным образом оказалось на Соловках. Вот что пишет в судовом журнале кормчий Хейвуд: «Я попробовал ободрить туземцев, показывая знаками и жестами, что не намерен причинять им вреда, пытался поднять их или усадить на банки, но они упорно лежали ниц, трясясь крупной дрожью, и лишь время от времени делали слабые попытки поцеловать мои сапоги». А вот впечатления соловецкого старца Даниила: «Доплыл я до басурманского судна благополучно, хоть и поела на мне все сало рыбка-селедка┘ Разбужен басурманьим беснованием и скаканием, в страхе весь день я просидел, и было мне худо. Выбравшись же ночью наружу – о, увы мне! – не увидел я ни нашей Соловецкой родной обители, ни земли какой твердой, но только одно море да небо окрест┘ Того дня нашел вот эту пустую бутылку басурманскую с надписью нерусской «ROM», понюхал – и так невозможно родину напомнило, потянуло! Хоть прыгай с корабля да плыви!» Отсюда вывод – родина там, где ром.

Игорь Архипов. П.Н.Милюков: интеллектуал и догматик русского либерализма. Биография лидера партии кадетов и министра иностранных дел предреволюционной России.

Игорь Кон. Зачем нужны отцы? Известный социолог рассуждает о кризисе отцовства в современном мире, его причинах и связанных с ним проблемах. «У современных мужчин заметно ослабла как способность, так и мотивация к деторождению. Первое связано прежде всего с экологическими, а второе – с социальными и психологическими факторами. В результате эмансипации сексуальности от репродукции символическим показателем «мужской силы» давно уже стало не количество произведенных на свет детей, а сама по себе сексуальная активность».

Михаил Эпштейн. Теология Книги Иова. Подробно анализируя в своем эссе Книгу Иова, Эпштейн характеризует ее как «перевернутую, зеркально отраженную Книгу Бытия. Оказывается, что путь к Богу от всех мучительных для человека вопросов несправедливости лежит через область, сотворенную Богом до человека, чистую, до- и сверхнравственную, бытийную. Человек, уже образовавшись как личность, должен погрузиться в область предличного, чтобы приблизиться к сверхличному в Боге. В древе жизни спасение, а не в добре, противостоящем злу, как две изогнутые, искривленные ветви на одном горьком древе». Перевести это утверждение с теологического на бытовой язык можно так: борьба добра со злом вторична, жизнь как таковая первична.

Нева

Ольга Кучкина. Марина. Пьеса, в сюжете которой без труда угадывается личная драма Иосифа Бродского. Осенью 1964 года в деревне некие Жозеф и Деметр ссорятся из-за Марины. Упоминается визит к Ахматовой, Найман, Рейн, хорошо узнаваемые стихи Бродского, «человека частного и частность эту всю жизнь какой-либо общественной роли предпочитавшего», как сказано в Нобелевской лекции. Нельзя ли было выбрать другую фигуру для своих упражнений? Понятно, что пьесу эту многие прочитают и на спектаклях будет, наверное, полный зал. Вторжение в частную жизнь известного человека – беспроигрышный пиаровский ход. Бывают, конечно, и исключения. Но с «Маленькими трагедиями» Пушкина пьесу «Марина» едва ли можно сравнить.

Борис Белкин Рассказы. Случаи из жизни, изложенные со сдержанным юмором, точными деталями, едва уловимым подтекстом. Первый, «К теще на блины», – на условно-производственную тематику, о поездке в Елец. Второй, «Какой-то дипломат», совершенно уже абсурдный. Негр на Ленинградском вокзале просит героя подарить ему портфель «дипломат». Мотивация такая: «мы все братья: ты – русский, я – эфиоп┘ И тут я заметил, что негр почему-то говорит совершенно без акцента. Мне вдруг показалось, что это какой-то странный посланец Судьбы, мой черный ангел-хранитель, мой мудрый наставник, по неведомой причине принявший обличье эфиопа, – он говорил, и его слова освещали тусклое пространство вокруг нас, он предлагал спасение, он уговаривал, ждал и надеялся». Вроде бы трезвые все, а налицо полная ерофеевщина.

Степан Пушкарев, Алексей Кофанов. История сибиряка. Мемуарная проза. Воспоминания Степана Пушкарева (1915–1994), переработанные его внуком Алексеем Кофановым.

Владимир Елистратов. Новый таракан. Забавное и обстоятельное исследование о роли таракана в русской словесности. Ассоциации у Елистратова местами парадоксальные: «Рыжий таракан – это Штольц, черный – Обломов». Обильно цитируются Даль, Чехов, Соллогуб, Ремизов, Шмелев и даже Библия.

Москва

Александр Елисеев. Правая идея и социализм. Дискуссионная статья, суть которой сводится к тому, что России более всего подходит модель «православно-монархического социализма», описанная когда-то Константином Леонтьевым. «Социализм по-русски – это «правый» социализм. Он подчиняет личность и социальные группы всему обществу, но это подчинение происходит посредством государства». Елисеев с удовольствием пишет о купеческих корпорациях на службе у государства. Сразу на ум приходят «равноудаленные олигархи». Может, и есть в этой концепции глубокий обществоведческий смысл. Но раболепия в ней гораздо больше, чем смысла.

Марина Лобанова. «Пролетарские музыканты» против музыкальной культуры. Музыковед Лобанова рассказывает в своем очерке о разрушительной деятельности РАПМа (Российского союза пролетарских музыкантов), аналоге печально известного РАППа. «За варварскими экспериментами с культурой, проделанными РАПМом, стояла борьба за власть, материальные выгоды и корыстные интересы. Следствиями же их «экспериментов» были «чистки», запрет на профессию, аресты, ссылки, расстрелы, запреты произведений, стилистических и художественных направлений».

Михаил Попов. Рассказы. «Я поведу тебя в музей». Сусальная история посредственного провинциального писателя, на родине которого благодарные земляки создали музей. Общий посыл таков: интеллигенция перед народом в вечном, неоплатном долгу. И вообще все вы там шибко умные, а простой человек завсегда правду чует безо всяких историй и филологий. Где-то мы это уже читали. Второй рассказ, «Курочка Ряба», чуть получше. Хотя бы потому, что короче. Но суть та же: «Где родился, там и прокормился. Тут ведь все наше, родное – и тропинка, и лесок, и сказка»┘ Такой вот панический страх чужих сказок. Пусть паршивая, но своя.

Сергей Сергеев. Русская Европа. Полемические заметки. Фактическая реабилитация «западников», «русских европейцев», далеко не все из которых были отъявленными русофобами, как полагает «патриотическая пресса». Не такими уж «западниками» были Белинский, Печерин и Чаадаев, если внимательно вчитаться в их сочинения. Русофилия, основанная на непререкаемой уверенности в том, что «мы хорошие», гораздо противнее.