Ленинградский жанр

Эдуард Кочергин. Ангелова кукла: Рассказы рисовального человека. – СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2006, 384 с. Тир. 3000 экз.

Про народного художника России Эдуарда Кочергина, лауреата многочисленных Государственных премий, действительного члена Российской академии художеств, преподающего и там, и на сценографическом факультете Санкт-Петербургской академии театрального искусства, рассказывают такую байку. Когда в советские времена студенты Театрального (тогда еще) института шли на практику в БДТ, то в какой-то момент все они бесследно исчезали. Обнаружить их можно было в мастерской бессменного (и по сей день) художника этого легендарного театра – Кочергина, где все они, разинув рот, внимали его бесконечным рассказам – о жизни, переполненной впечатлениями, схваченными цепким взглядом художника и оформленными в единственно возможный рисунок блестящим даром рассказчика.

Говорят, что сходным даром обладал Оскар Уайльд, что то, что он успел записать, – лишь ничтожная часть того, что он успел поведать изустно счастливым свидетелям своей феерической жизни. По всей видимости, это не смежные ипостаси – кот-Баюн и Нестор-летописец. Кто знает, сколько замечательных историй кануло в Лету из-за «бумажной» немоты их носителей и слушателей, неспособных адекватно воплотить на бумаге то, что так гениально изливалось посредством слова звучащего.

На наше счастье и счастье наших потомков, Кочергин – редчайшее исключение из правил. И вот уже выходит в санкт-петербургском Издательстве Ивана Лимбаха второй (как раньше писали – «исправленный и дополненный») сборник его рассказов, а точнее будет написать – «сказов», так как именно в этом, ныне совершенно позабытом, но таком ленинградском (освященном именами Формальной школы и Серапионовых братьев) жанре выступает новоявленный классик петроградско-ленинградско-санкт-петербургской прозы – Эдуард Кочергин.

Приходилось читать отзывы множества именитых критиков, объявлявших эту прозу и «визуальной», и «скульптурной», и «театральной». Нет, это было бы слишком просто! В том-то и заключается особенность сказа как жанра (и – небывалость Кочергина как писателя), что его невероятная образность достигается чисто литературными – абсолютно вербальными средствами. Та самая «литературность», которая и в живописи и в театре давно уже стала ругательством, воплощается в прозе «рисовального человека» Кочергина как ее неотъемлемая сущность, как способность словом (и – только словом) очертить человека, комнату, пейзаж, время так, что ахают (от восторга и зависти) и писатели, и художники, и актеры, и драматурги.

Лишнее доказательство – включенные во второе издание работы Кочергина-рисовальщика. Замечательные сами по себе, они┘ не имеют ничего общего с персонажами его рассказов. Рисунок – вот он – весь тут – смотри, коли не дурак! Про героев же Кочергина-писателя такого не скажешь┘

Жуткие (по большей части) истории, приключившиеся с этими выброшенными на обочину жизни «лишними человеками», послевоенным городским «отребьем» – беспризорниками, инвалидами-«обрубками», проститутками, нищими, юродивыми, алкашами, урками, «бывшими» людьми, доставшимися городу в наследство от довоенных, а то и дореволюционных времен, последними деревенскими колдунами да антиками, играют всеми жанровыми красками – от трагедии до фарса и обратно – именно оттого, что рассказаны не «объективным» демиургом или «гуманным» созерцателем, а непосредственным участником всех описываемых событий┘

Человеком, много пережившим и оттого не склонным к сантиментам. Человеком изящным и едким. Человеком, в столь зрелом возрасте так легко и непринужденно перепрыгнувшим из классиков отечественной сценографии в классики отечественной литературы и на полном серьезе подписывающим экземпляры своей книги: «Ваш Э.Кочергин, не ставший паханом Северо-Запада».

А ведь мог бы!