Компьютер Александра Исаевича

Знамя

Алексей Слаповский. Синдром Феникса. Роман. С каждым текстом Слаповский все больше напоминает Вячеслава Пьецуха. Не внешне, разумеется, а по тематике и стилистике. Он много и с удовольствием пишет о провинциальных буднях, о тех нюансах человеческих отношений, которые не освещены огнями большого города. Лучшее из написанного Слаповским на эту тему собрано в книге «Мы» (М.: Эксмо, 2005). И вот новый роман. Действие происходит в подмосковном городе Чихове. Охранник Михаил флиртует с продавщицей Татьяной. Таинственный бомж нарушает их тет-а-тет. «Михаил вырвал у него батон и приказал: – Молчи громче!» Дальше рассказывать не буду, но уже по первой части (окончание в следующем номере) видно, что такая проза выходит у Слаповского лучше, чем криминальные сюжеты и антиутопии. Намного лучше.

Герман Садулаев. Илли. Автор нашумевшей книги «Я – чеченец» пересказывает чеченские мифы. Но самое интересное в предисловии: «В современной Чечне изменились ориентиры. Если определять одним словом лейтмотив поведения и жизни погибших чеченцев, этим словом будет «борьба». К определению лейтмотива поведения «новочеченцев» лучше всего подходит слово «приспособление». Это разворот на сто восемьдесят градусов».

Анатолий Королев. Коллекция пепла. Фантастический рассказ, по определению самого Королева. Герой его «Головы Гоголя» материализуется, рассказывает автору всякие ужасы, в том числе об «обществе коллекционеров исправленной истины». Суть этого психоза в том, что образ оказывается важнее того, кто его создал. На похожей коллизии построен рассказ Кортасара «Мы так любим Гленду». Только у Кортасара речь идет о киноартистах, а у Королева о русской литературе. Гоголе, Пушкине и Набокове.

Евгений Орлов. Время мёбиуса. Стихи. Разухабистая, веселая, игровая подборка. Но от веселья Орлова за версту веет отчаянием. И отчаянию этому веришь. «Всё в рифму да в рифму не ряжен не сужен/ подайте мне спелую нимфу на ужин/ продайте мне дом из наждачной бумаги/ заставьте любить препинания знаки/ назначьте редактором жёлтой вечёрки/ набейте лицо мне и гильзу махоркой/ я буду хлебать как болотную слякоть/ стихи и смеяться смеяться и плакать».

Нина Горланова. Мужчины в моей жизни. Сны о Ельцине, Курицине, Солженицыне, правозащитнике Ковалеве, Гайдаре и Капице-старшем. Каждая миниатюра начинается, как анекдот: «Муж ушел на дежурство». Особенно смешно про Солженицына: «Входит Александр Исаевич, крестится на иконы в углу. Достает из кармана ноутбук, и там на экране – будущая жизнь Перми. Все построено на романах Гончарова – вместо истории КПСС их в школе дают. Чтоб все патриархально. Уже вижу: в дворянском собрании Пирожников выступает, «Обрыв» цитирует, говорит, что мы – соль земли...

– Он же против моих рассказов всегда был, считал их непроходимыми, а теперь в гончаровщину ударился. Как мне все это не нравится!

Солженицын делает глаза больше рта и в гневе удаляется».

Иностранная литература

Номер посвящен канадской литературе.

Леонард Коэн. Стихи. Пер. с англ. Антона Нестерова. Читая тексты Коэна, неизбежно представляешь глухой меланхоличный голос, которым он исполняет свои шансоны. Но далеко не все тексты у него песенные. В этой подборке выделим стихотворение «Стихотворение» («Тишина прорастает как опухоль между нами») и «Письмо» женщины, влюбленной в убийцу («я знаю – снаружи война/ и ты отдаешь приказы/ вырезать всех младенцев, казнить всех генералов/ но что мне до крови/ если заводит тебя не это»). Любовь зла. Злее даже, чем нелюбовь.

Мейвис Галлант. Поздневозвращенец. Пер. с англ. Анны Асланян. Рассказ о немецком солдате, слишком поздно, в 1950 году, вернувшимся из плена. Реальность изменилась, мать вышла вторично замуж, окружающие твердят, что ничего не должны ему, чиновники издеваются, лучшие годы жизни ухнули в пустоту... Новелла с похожим сюжетом есть у Генриха Бёлля. Все-таки немного странно, когда на эти темы высказывается канадская (!) писательница (!) по-английски (!).

Легенды североамериканских индейцев. Пер. с англ. Ксении Подгорной. Две истории. Обе – типично в толкиеновском ключе. Даже слово «гоблин» присутствует. Одна о доблестном волосатом Коротышке («спутанные густые клочья торчали из зада»). Стиль очень забавный, хорошо было у индейцев с юмором. Ну вот, например: «Всему свое время, – приговаривал Коротышка, срубая одну голову за другой. – Как они меня утомили». А диалоги, диалоги! «Давай сбросим его вниз┘ – Нет, – сказал Дымящаяся Гора, – Коротышка наш друг». Вторая история – о верховном божестве Глускапе, победившем гигантскую лягушку с большой пользой для всего человечества.

Маргарет Этвуд. Выбор профессии: «Кем ты себя воображаешь?» (Что такое писатель и как я им стала?). Эссе знаменитой канадской романистки. Довольно банальный рассказ о собственном литературном детстве, литературной юности, литературном взрослении. Самое интересное, впрочем, не о литературе, а о рок-н-ролле и сексе: «Мне было пятнадцать, когда появился Элвис Пресли┘ Настало время школьных танцулек, постоянных бойфрендов┘ Учитель по физкультуре специально диктовал выражение «менструальная кровь» по буквам, чтобы слушательницы не попадали в обморок┘ Забеременевшие девушки сразу куда-то исчезали. Они либо делали аборт, после которого умирали или оставались калеками, либо в срочном порядке выходили замуж и стирали пеленки, либо их отправляли в специальные дома для брошенных мамаш, где им приходилось скрести полы». Мудрено в такой обстановке не стать писателем.

Уилл Фергюсон и Иэн Фергюсон. Как быть канадцем. Пер. с англ. Е.Домбаян. Фрагмент юмористической книги, вышедшей в 2003 году. Юмор действительно специфический: «У нас все очень большого размера, от дефицита платежного баланса до ягодиц┘ (Ученые приводят необъятную задницу канадского потребителя в качестве доказательства того, что вселенная растет, причем вширь.)». Хотя что же тут специфического? Всюду одно и то же. Задницы, дефицит┘

Дружба народов

Евгений Клюев. На скорлупке ореховой┘ Стихи. Подборка известного филолога, проживающего ныне в Дании. Стихи крепко сбитые, очень традиционные, в чем-то даже вторичные. Два цикла. «Каравай-каравай» и «Картинная галерея». Один предельно эмоциональный, ностальгический. Второй более элегичный, мягкий по настроению. Хороши оба. Смущает лишь то, что и там и там поэт слишком уж навязчиво демонстрирует нам свое мастерство. Но демонстрировать и вправду есть что. «С капитанского, стало быть, мостика/ наблюдается некая мистика –/ превращение сумрачной местности/ в полосу ослепительной ясности».

Владимир Губайловский. Игра ума и логика стихий. Масштабная подборка, восемнадцать стихотворений. Преобладают верлибры на бытовые темы. Но главный, программный текст «Игра и логика» все-таки зарифмован: «Игра ума и логика стихий./ Платон. «Тимей». Естественная встреча./ Все это, вероятно, не стихи,/ а просто сгустки повседневной речи┘/ И этот перекресток мне знаком,/ как поворот от булочной к аптеке,/ но только он и выразим стихом,/ что, впрочем, ясно понимали греки». Стихи стихами, а один текст Губайловского я воспринял просто как крик души: «Хочется мне/ уйти со службы┘/ Возвратиться домой,/ усесться в кресло,/ посмотреть живой интригующий футбольный матч┘/ И ничего, ничего, ничего не писать,/ ни строчки, ни слова, ни буквы,/ ничего никогда┘» Понимаю и присоединяюсь.

Эдуард Шеварднадзе. О прошедшем и будущем. Пер. с грузинск. Виктории Зининой. Фрагмент из книги воспоминаний. Ничего принципиально нового Шеварднадзе не сообщает. Главным образом описывает свои подвиги на посту министра иностранных дел СССР.

Александр Тарасов. Меняющиеся скинхеды. Опыт наблюдения за субкультурой. За последние пять-шесть лет российские скинхеды изменились сильно. В своей статье Тарасов дает углубленный и довольно мрачный анализ этих перемен. В отличие от старых новые скины – выходцы не из среднего класса, а из «более бедных социальных групп». БОльшую активность проявляют они в провинции, а не в столицах. Нынешние скинхеды не маргинальны, они пропагандируют свои идеи и встречают благодатный отклик. Борются не столько с расовым противником, сколько с политическим. Панками, ультралевыми, анархистами┘ «Особенно вредной у скинов считается деятельность панк-группы «Гражданская оборона» и лично Егора Летова». Тарасов отмечает «взаимопроникновение скин-сообщества и молодежной криминализированной среды┘ По мере взросления эта молодежная субкультура будет заменять собой традиционную уголовную субкультуру, которой до последнего времени совершенно не были присущи расистские взгляды». И наконец, главное: «В настоящее время большинство скинхедов в целом лояльно к власти». Это их власть. По крайней мере она им отвечает взаимностью.

Ольга Лебёдушкина. Реалисты-романтики. О старом и новом. Еще один удар по так называемому новому реализму. «При знакомстве с литературным молодняком, – пишет Лебёдушкина в своей статье, – не покидает ощущение, что в результате процветания реалистической прозы все больше получается официальная литература времен позднего застоя┘ Той самой «современниковско»-«совписовской» прозы без имени и лица». На самом деле все эти «новые» – вполне закономерная реакция на герметизм, цинизм и разрушительную иронию 90-х. В стране действительно существует сейчас спрос на пафос и позитив, на легализацию собственного величия. Он просматривается в литературе, в кино, в политике. Но удовлетворить этот спрос пока нечем. Вот и паразитируют на нем наглые самопиарщики.

Звезда

Номер посвящен 100-летнему юбилею Дмитрия Сергеевича Лихачева.

Дмитрий Лихачев. О книгах Л.Н.Гумилева. Отзыв на работу «Этногенез и биосфера Земли». «Книга «Этногенез и биосфера Земли» читается захватывающе, как роман с детективным сюжетом. Первый выпуск («Звено между природной средой и обществом») – это интригующая завязка, из которой мы узнаем, что этнос – это на самом деле не совсем то, что мы о нем думали до сих пор. Это не язык, и не раса, и не общество┘ Финал работы – драматическая развязка, из которой читатель узнает об этнических антисистемах и об обновляющей этносферу силе – пассионарных толчках». То есть Лихачев рассматривает книгу Гумилева с точки зрения теории литературы. Любопытный подход. В этом же номере опубликована переписка академика с Анной Ахматовой.

Людмила Крутикова-Абрамова. «Смерти нет». Вдова писателя Федора Абрамова вспоминает об отношениях академика и писателя, публикует несколько писем.

Александр Запесоцкий. Культура как смысл жизни. Профессор Запесоцкий рассуждает о культурологической составляющей наследия Лихачева. Он четко отделяет ее от клише, закрепившихся в общественном сознании: «совесть нации», «нравственный идеал», «последний российский интеллигент». Такой Лихачев был. Но был и другой. Академик, автор исследований по древнерусской эстетике и эстетике садов, автор работ о Петровских реформах, Достоевском, интеллектуальной топографии Петербурга┘ «Как теоретику культуры Дмитрию Сергеевичу свойствен именно концептуальный взгляд на ее сущность и место в жизни человека и общества. Культура в его понимании – это человеческая форма жизни, то, что выделяет человека из природы и отличает от других живых существ. Это – человеческое пространство и человеческий способ существования в мире».

«Дело А.А.Мейера». Речь идет о разгроме в конце двадцатых ленинградских религиозно-философских кружков, группировавшихся вокруг философа и педагога Александра Мейера. В этот круг общения входил и Лихачев. Ирина Флиге и Александр Даниэль из НИЦ «Мемориал» публикуют и комментируют материалы следствия.

Москва

Александр Дерюшев. Сашкина мама. – Война на Тихвинской. – Захват. – Зубы Рейгана. – Держите сердце. Омский писатель Дерюшев работает в «Скорой помощи». Рассказы его, сжатые, предельно сдержанные, скорее напоминают очерки. О чем? О похоронах парня, служившего в Чечне. О бессмысленных, но жестоких убийствах и самоубийствах. Обо всей нашей безумной и безжалостной жизни, борьбе с самими собой на уничтожение. Рассказы эти вызывают в памяти «Записки юного врача» Михаила Булгакова. Только меньше в них рефлексии и больше жесткости. Такое, наверно, время.

Владимир Булычев. Рассказы. Цикл историй о чеченской девочке Лейле, которая убежала из дому с русским солдатом. Антураж соответствующий. «Я однажды такую застал картину: семилетний чеченский мальчик кирпичами обкладывает палатку бугаю-ефрейтору. Малыш аж пыхтит-надрывается, тушенку зарабатывает, а этот покуривает в сторонке. Вот тогда меня сильно разобрало, чуть морду ему не набил. А мальчика покормили, дали ему с собой жратвы, сколько смог унести... Я ведь и Лейлу подкармливал потихоньку. С этого все и началось. Она с матерью на рынке торговала, не всегда удачно. Вот и пришла как-то к нам в расположение предложить солдатам пива, что-то из вещичек. Худющая, маленькая! Думал, лет пятнадцать, а ей почти девятнадцать было уже. Угостил тушенкой, хлебом. Вот и стали встречаться. Но не подумайте, ничего такого у нас в Грозном не было. Чеченская девушка! Недотрога. Но при этом такая живая и шустрая – пацанка, одним словом. Я всегда мечтал о такой девчонке». Мечты сбываются┘

Олег Клишин. За околицей Царьграда. Три стихотворения. Лучшее из них, на мой взгляд, первое. Осеннее. Алкогольное. «Из хрустящего выпив стаканчика,/ приподнявшись на винных парах,/ грусть моя, как судьба барабанщика,/ прописалась в окрестных дворах./ Глядя в душу глазницами впалыми/ с нехорошим внутри огоньком,/ осень листьями желтыми, алыми/ крутит, вертит в саду городском». Так мог бы написать, скажем, Глеб Горбовский. А написал омский поэт Клишин.

Павел Брычков. За советскую власть без коммунистов! Статья приурочена к 85-летию Ишимского восстания. Речь идет о крестьянских и казацких волнениях в Сибири времен военного коммунизма. Лозунги восстания были вполне советскими, но антикоммунистическими. «Особенно в этом отношении выделялся Омутинский район, где женщин и детей подвешивали, а беременным женщинам вспарывали животы, чтобы «вывести коммунистическое семя под корень». Здесь убивали не только коммунистов, но и всех, у кого был интеллигентный вид, тех, кто носил очки. Телеграфистки и учительницы насиловались. Были случаи, когда коммунистам вспарывали животы, набивали зерном и вешали табличку: «Продразверстка выполнена полностью»┘ Сочувствия не вызывают ни те, ни другие. Ни коммунисты, ни озверевший народ. Какое может быть сочувствие, когда стенка идет на стенку?

Виктор Вайнерман. Достоевский и Омск. Статья о четырех годах, которые провел Достоевский в Омском каторжном остроге. «Омск гадкий городишко, – писал Федор Михайлович. – Деревьев почти нет. Летом зной и ветер с песком, зимой буран. Природы я не видел. Городишко грязный, военный и развратный в высшей степени». Не понравилось, значит, ему в Сибири. А некоторые живут там всю жизнь.