Борис Евсеев Как-то быстро сладился у нас коллективный ньюроман. Нет, к жанру как таковому это «нью» – отношения не имеет. Но вот к нашей писательско-читательской жизни, о да, без сомнения!
Кто же это диво дивное творит? Кто в уголках массово-индивидуального «нью» пописывает? Кто это новое литературное реалити-шоу на бумагу и на экран переносит? Кто в наш небесспорный, но иногда и вполне приемлемый худлит этаким розовым червячком себя ввинчивает?
А все кому не лень. Все, кроме серьезных профессиональных писателей: дочки тиранов, внучатые племянники членов политбюро, озабоченные сырьевым бизнесом либерал-комсомольцы, чиновники высоких положений, олигархи средней и несредней руки. И даже – страшно произнести – славные думцы. Человеком говорящим среднему думцу быть надоело. Теперь он – человек пишущий. Как когда-то председатели колхозов и «знатные» скотницы, вписывает он свое весомое слово в наши неброские анналы.
И темки-то ведь какие: «Как я «наделал» на всех»; «Я дам вам новых песен»; «20 писем дебилам», «Я – супер-пупер»; «Я – простой, но шибко творческий человек»...
Прямо дух замирает.
«Ну и чего такого? – спросят уклончивые и недоверчивые. – Самовыражаются люди!»
Верно, самовыражаются. Но самовыражаются на необычном фоне. А именно на фоне отсутствия закона о творческом работнике. То есть, говоря высокопарно, на фоне отсутствия прав и свобод именно творческой, а не всякой иной личности. А стало быть, на фоне непризнания творческой личности как таковой.
Теперь любой художник – только угрюмый мазила. Любой режиссер – стригаль с ножницами. А у серьезных профессиональных писателей – так у тех попросту рот заклеен. Скотчем. Таким, знаете, пупырчатым, недорогим. Хотя и прозрачным. И попробуй они что-нибудь высокое и не укладывающееся в рамки (а иногда и упущенное в шуме песен высокими правящими кругами) на щит подыми – сразу суд, сразу оскорбление величия, то, се.
И наоборот, все перечисленные выше олигарх-чиновники и думцы себя на полном серьёзе теперь крупными писателями и режиссерами ощущают.
«Зачем, – думают они, – нам вообще какие-то творческие работники? Мы в Думе – стало быть, мы и думаем, мы и творим. Куда лучше Платоновых-Булгаковых напишем. Куда лучше Штоколовых споем. Даже себя не пожалеем. Литсекретарей и звукооператоров своих до смерти заездим. Тиражей нам! Читателей! На рынок! Нас, с нашей годящейся на все случаи жизни неприкосновенностью на этом самом рынке никто пальцем тронуть не посмеет. Никто книжечки критикой не замарает. Голосок наш не обсмеет. Ну ухмыльнутся криво в сторону – и шабаш...»
Когда-то тигр степей Иосиф Сталин призвал уничтожить кулака как класс. Сейчас – неприятием давно назревших законов, вскармливанием искусственных «писательско-режиссерских» гомункулов, тщательным воспитанием «лит. негров», творящих за олигархов и думцев, а равно и созданием целых издательств, работающих только на одного высоко парящего автора, – уничтожается как класс (группа, страта) человек творческий.
И в первую очередь серьезный, не клановый и не партийный писатель. Он сам становится «негром». Уходит в безденежье, в подтанцовку. Он серьезно занят массовками у крыластых думских сирен. Становится холуем, лакеем. Бегает звонить осатаневшим от ньюроманного чтения читателям из телефона-автомата. Торопится знакомить со своим творчеством кого угодно, да хоть бы и следователя, задающего с неотступной, юридически выверенной корректностью неразрешимый вопрос: «Почему вы такой бедный, если такой умный?» Следователю, уже, кажется, готовому за эту бедность наказывать, клеймить...
Fine. Ну а заодно с «человеком творческим» уходит и квалифицированный читатель, которого от такой партийно-олигархической порнухи уже 70 + 15 лет как с души воротит.
И, возможно, скоро нам всем, отпихиваясь от гадко наплывающего «ньюроманного» сна, пытающегося заместить незамещаемый «худлит» (как тому, отнесенному когда-то к «непонятным» и «ненужным» Осипу Мандельштаму, опять же бегавшему звонить читателю из телефона-автомата, рвавшемуся в органы дознания и кары, чтобы читать там свои произведения), придется по ночам вскрикивать:
А я за ними ахаю, крича,
В какой-то мерзлый деревянный короб:
Читателя! советчика! врача!..
