Дневник уцелевшего радикала

Чак Паланик. Дневник/ Пер. с англ. Д.Борисова. – М.: АСТ, Транзиткнига, 2006, 316 с.

Чак Паланик. Уцелевший/ Пер. с англ. Т.Покидаевой. – М.: АСТ, 2005, 316 с.

Если бы Чак Паланик написал один лишь только «Бойцовский клуб» и на этом прекратил свою литературную деятельность, место в истории ему уже было бы гарантировано. Что и говорить, книга знаковая, культовая, поколенческая. Как ни называй, все эпитеты тут уместны. А уж после выхода на экраны одноименного фильма Паланик и вовсе вошел в пантеон поп-культуры. Альтернативной поп-культуры. Протеста, на который есть спрос.

Но, слава богу, на «Бойцовском клубе», триллере из жизни фашиствующих американских клерков, его участие в литературе не прекратилось. Романы он как писал, так и пишет. В русском переводе у него вышло шесть книг. Упомянутый уже «Клуб», «Колыбельная», «Невидимки», «Удушье», «Уцелевший» и теперь вот роман «Дневник». Все шесть выдержаны примерно в одном ключе. Афористичные, нервные, современные книги с радикализмом и достоевщинкой. Самые странные из них, пожалуй, последние – «Уцелевший» и «Дневник». О них и поговорим.

Любит все-таки Паланик, американец польского происхождения, крайние ситуации и безбашенных персонажей. Когда или пан, или пропал, другого выхода нет. Герой его «Уцелевшего» – молодой сектант, ставший поп-звездой, а затем и террористом-камикадзе. К этому неизбежно приводит логика человека традиционной культуры в мире, где нет ни принципов, ни традиций. Любое откровение в этом мире будет неизбежно сведено на уровень рекламного слогана. Повествование выстроено по принципу обратного отсчета – с той минуты, когда выход еще был, до того мгновения, когда выхода уже нет. Своего рода хроника пикирующей души. Депрессивное и безнадежное чтение. Падаешь ведь всегда вниз, вверх падать не получается.

Цитировать Паланика одно удовольствие. Особенно хороши афористичные ремарки, которыми он снабжает натуралистические сцены, и моря крови вперемешку с адреналином, которые он разливает чуть ли не на каждой странице. Ну например: «Между самоубийством и мученичеством нет почти никакой разницы. Разница в степени освещения твоей персоны средствами массовой информации». Или о Микеланджело: «Если он был такой умный, так чего же он умер?»

Веселая философия. Хоть и циничная, зато честная. Паланик вообще честность категорически предпочитает морали. Это, можно сказать, его единственная моральная установка. Следуя ей, Паланик привлекает серьезный фактический материал. Серьезный, без дураков. Яичный протеин, диссоциативная амнезия, подробные сведения об американских автодорогах, сведения по домоводству и выведению пятен крови с одежды убитого... Все это необходимые элементы романа, если учесть, что герой его – нечто среднее между Кашпировским и Грабовым. Психопатология на лицо.

Героиню «Дневника», провинциальную посудомойку, переквалифицировавшуюся в художницы, тоже нормальным человеком не назовешь. Но вообще-то роман этот не о патологиях, к чему привык уже читатель Паланика. Вернее, не только о них. Скорее, об искусстве, которое требует, жаждет жертв. О том, что даже картины, написанные не маслом, а кровью и оплаченные собственной поломанной биографией, мгновенно становятся добычей арт-бизнеса, благодарная публика утилизирует и упрощает любое радикальное искусство, самое искреннее, на корню. Тут есть где развернуться Паланику с его нежной любовью к натурализму и дьявольски циничной мудростью. Вновь свирепствуют террористы, на сей раз экологические (от охраны природы до защиты прав белой расы рукой подать). Кончает самоубийством муж Мисти Кляйнман, той самой простодушной художницы. Тонет дочь. Из квартир богатеньких обывателей исчезают спальни, кухни, целые комнаты. Сама Мисти пишет холсты, прикованная к больничной койке, по щиколотку в испражнениях. Картину дополняют истории болезни Ницше, Гойи и Микеланджело. Плюс мат-перемат. Плюс фирменные мантры Паланика. Про свинцовую пыль в легких художника. Про то, что «умирать – до смерти скучно». И вообще «мы все бессмертны. Мы не сумеем умереть, даже если захотим». Плюс пронзительная любовная сцена в картинной галерее. «Мисти сидела попой на холодном полу, обхватив Питера бедрами. Было сильно за полдень, музей был безлюден. Прижав к полу затылок, Питер засунул обе руки под Мистин свитер».

Цитата важная. Из нее видно, что роман Паланика о любви. Все его романы, в сущности, о любви. Говорить о ней впрямую он при всем его цинизме стесняется. Не может. Не хватает слов. Нам всем не хватает слов.