Поэзия и жалобная книга

Лариса Румарчук. Воздушные шары моей юности. – М., 2006, 294 с.

Многим памятны (иные помнят наизусть) строчки Ларисы Румарчук: «Не буду сына/ лепить из глины./ Не буду бабу/ лепить из снега./ А буду плача/ лепить мужчину,/ чтоб был похож он/ на человека┘» А уже в более поздних стихах находим горестные заметы, что ни времени, ни обществу так и не удалась эта задача, во всяком случае, для такого продукта, как «новые русские»: «Слеплены из какого/ теста,/ не разобраться./ Дрожжи ли были не свежие?/ Хозяйка ль была пьяна?../ Или что-то подмешивал/ в замесь/ сам сатана».

Новая книга автора – «Воздушные шары моей юности» – юбилейная, она составлена из стихов разных лет, но открывается воспоминаниями о выдающихся людях ее юности (вот кто действительно «состоялся»), с которыми ее свела судьба в Литературном институте им. Горького (и не только там). Михаил Светлов, Белла Ахмадулина, Геннадий Айги, Наталья Дурова, Евгений Евтушенко, Евгений Долматовский, Фазиль Искандер, Тамара Жирмунская, Владимир Соколов, Юрий Казаков┘ Многие не по праву забыты – это чаще всего как раз их учителя, Анисим Кронгауз, например. Мало кто вспоминает Сергея Смирнова, «зато у всех на слуху имя его внучки Дуни Смирновой, эрудированной и остроязычной телеведущей┘ Что ж, как говорится, каждому овощу свое время».

Все эти записи продиктованы чаще всего «лирической», благодарной памятью и отличаются доброжелательной честностью и отсутствием скандальности, на которую падки модные мемуаристы. Но автор не щадит и себя, когда не без юмора передает беседу с мэтром Михаилом Светловым: «Светлов: – Почему у тебя, молодой и симпатичной, такие грустные стихи? Румарчук: – Когда мне весело, я не пишу стихов. Светлов: – Но поэзия не жалобная книга». Об Евтушенко и его категорических императивах лучше всего говорят его же слова: «Представление, что русский человек должен непременно и постоянно жить в России, порочно изначально...» А вот когда-то процветающая поэтесса Л.Щипахина: «Родись Люся на полвека позже, она стала бы преуспевающей бизнесвумен или даже политическим деятелем: этакий вариант Хакамады».

Детальные зарисовки, почти здесь и сейчас происходящие диалоги переходят в «грезы», сны, которые и являются соединительной тканью, скрепляющей все повествование.

Избранная проза, представленная здесь рассказами, также имеет своей подоплекой «сны», что дает право отнести ее к сюрреализму, но не к блаженной памяти европейскому, а скорее к доморощенному, ищущему в далеком детстве все ответы на наши сегодняшние вопросы. И не о тех ли же переживаниях говорится и в стихах, к которым обязательно вернется читатель, пройдя сквозь прозу Ларисы Румарчук: «Я не знаю, что такое счастье./ Разве только в детстве, как намек,/ за углом со звоном заходящий/ красного трамвая огонек./ Или мяч на влажном постаменте/ в сквере, возле статуи вождя,/ скачущий – не удержать на месте –/ желто-синий, в крапинках дождя./ Что столиц заморских панорама!/ И Париж мне дорог оттого,/ что плясала возле Нотр-Дама/ Эсмеральда детства моего./ Ни успех (я мало с ним знакома),/ ни любви тишайшие слова./ Адрес счастья: «Бузина у дома./ Пушкинская улица. Уфа».