Ольга Мариничева Сергей Манежев. Фотограф тишины. – М.: Водолей Publishers, 2005, 256 с.
Доктор экономических наук, профессор, дипломат вдруг выпускает книгу лирических стихотворений. Случай, может, и не уникальный, однако и не совсем обыкновенный. «Экзистенциальное задание этой поэзии, – отмечает в послесловии Юрий Прозоров из петербургского Пушкинского Дома, – клонится┘ к тому, чтобы проявить образ внешнего мира в его взаимодействиях с миром внутренним, – образ, имеющий цель в себе самом запечатлеть грани, краски и связи бытия, осветив их осмысляющей вспышкой, и прежде всего вспышкой метафоры».
Вот, например, лирическое описание жанровой летней сценки на берегу предзакатного Рижского залива: «Горький воздух и цепкая свежесть морская./ Горсть воды зачерпну – чистота-то какая!/ Алым отблеском солнца налившийся свод/ золотится – и каждая капля живет./ Дети спорят беззлобно. Румянец такой,/ словно держат фонарик за смуглой щекой».
Всматриваясь в привычные, примелькавшиеся, обыденные явления, Манежев раз за разом извлекает из них поэтическую плазму. Вот каков он, вечно спешащий поезд московского метро: «Там, под землей, играет мысль чужая:/ электропоезд с фосфором во рту/ летит, как жизнь, себя опережая,/ отшвыривая с лязгом темноту –/ и вдруг взмывает – аж до синих звезд –/ пронизанный огнями/ метромост!..»
А вот с детства знакомая картина майских праздников: «Отгрохотали танки и ракеты,/ и зрителям осталось лишь одно –/ следить, как у витого парапета/ с брусчатки/ испаряется пятно/ небесного медлительного света./ Пройдя сквозь атмосферные стремнины,/ высокий луч то брезжил, то тончал,/ как если б некто/ явственно-незримый/ присутствие свое обозначал┘ («Парад Победы»)
Лучшие стихи Манежева внезапно сдвигают повседневное восприятие реальности, приоткрывают за завесой обыденности иные, завораживающие смыслы.
«Фотограф тишины» – книга с отчетливо выраженным лирическим героем. Даже в стихах, написанных не от первого лица, ощутимо присутствие авторского «я» – современного горожанина, ироничного и при этом не чуждого романтики.
Отсюда особенный городской реализм, московский колорит, присущий словарю и интонациям Манежева. Гигантский грохочущий муравейник столицы предстает здесь не полумифическим «образцовым коммунистическим городом», не воплощенной новорусской мечтой об успехе и преуспеянии, а скрытой от чужих глаз малой родиной: «Скользнувшим солнцем вновь обманут день –/ уж сгустки тени в сумрак прорастают,/ и ветра воровская карусель/ Садовое кольцо листвой пятнает./ По радио объявят холода,/ а утром, застегнувшийся потуже,/ увидишь в тонких перепонках льда/ цыплячьи лапки пересохших лужиц». Или еще: «Хрустальные стояли дни./ Пустынным утром воскресенья/ сквозных троллейбусов круги/ вокруг курения бассейна┘/ Скрипящим камнем мостовой/ мимо домов с геранью в окнах/ плыл воздух бледно-золотой/ и лед, пустивший корни в стеклах».
Книга демонстрирует примечательное разнообразие поэтических форм. Психологическая светотень, пейзажная и философская лирика сочетаются с поэтической публицистикой и иронической поэзией. Оригинальные стихотворения соседствуют с профессионально выполненными переводами и переложениями из английской и американской поэзии (Дж. Китс, Р.Л. Стивенсон, Дж. Джойс). Традиционная метрика уживается с рифмованным свободным стихом, верлибрами, стихотворениями в прозе. Крупные поэтические формы – с эпиграммами и миниатюрами («Комарик! – Ну что это, кроме/ Летающей капельки крови?»).
