Сергей Минаев. Духless: Повесть о ненастоящем человеке. – М.: АСТ, Транзиткнига, 2006, 346 с.
В атмосфере политического затишья так хочется бурь и переворотов, что за интеллектуальное восстание готово сойти все что угодно – вот и свежеизданный роман Сергея Минаева с непристойным названием «Духless» проходит, по выражению критика Майи Кучерской, по ведомству «антигламурной революции». Так книга позиционируется автором и издателями, так ее воспринимают довольные читатели – за месяц книга вырвалась в лидеры продаж. Это само по себе подозрительно: не очень верится, что переворот в сознании может происходить в массовом порядке и в считаные дни. При ближайшем же знакомстве с нашумевшим романом убеждаешься, что никаких новостей там просто нет, а есть очередное топтание на площадке узколобого «здравого смысла».
Тема светской пустоты, «людей-мумий» – родом из школьного детства. Минаев берет в оборот чуть ли не весь арсенал русской классики: в герое «Духlessа» узнаются и «лишний человек» Печорин, и «фармазон» Чацкий, и «нигилист» Базаров, и «тюфяк» Обломов. Месседж романа тривиален до неприличия: мир целлулоидного гламура оболванивает, уродует души и подрезает крылья. Но хотя были уже Паланик, Эллис, Бегбедер и Пелевин, очередная вариация на тему пятой колонны в победоносном буржуазном марше принимается на ура.
Волга впадает в Каспийское море. Лошади кушают овес и сено. За бурной ночью следует хмурое утро. Утром наступает ощущение пустоты, бездарности и тоски по «высокому», о котором известно из экзаменационного списка по литературе. Подсев на тусовочную иглу, соскочить с нее очень сложно. Чем глубже утренняя депрессия, тем сильнее желание праздника... И ты уже закрутился, как белка, в колесе симулятивных удовольствий, куда тебя услужливо загоняет неутомимый чертик гламура. Но «высокого» хотеться не перестало – вот и готовый конфликт, и материал для гневных разоблачений.
Разве не отвратительны те, кто неоновый свет модной вывески принимают за сияние высшей истины и с радостью ведутся на дудочку крысолова-Мефистофеля? В ненависти к персонажам светской тусовки легко сойтись, равно как и в ненависти к «офисному планктону», «актуальному искусству», «шоу-бизнесу», «тоталитаризму медиа» – всем этим жупелам пустоты и бездуховности... В самой общественной завороженности темой гламура присутствует подозрение о его значительности. О том, что он несет угрозу какому-то более подлинному существованию. Ведь если есть человек «ненастоящий» (подзаголовок минаевского романа – «Повесть о ненастоящем человеке»), то где-то скрывается и «настоящий», утраченный и ждущий воскресения. Гламур как новейшее социальное воплощение вечного духа зла: именно так он и воспринимается массовым сознанием.
Мне хочется снизить антигламурный пафос. Жизнь тусовщика, читателя глянцевых журналов или «успешного бизнесмена» не более «неподлинна», чем жизнь гастарбайтера, научного сотрудника или слушателя духовной семинарии. Нет ни демона-искусителя, ни заблудших овец, никто никого за нос не водит – а потому гламур и не страшен. Это всего лишь безобидный институт культурного самообслуживания. Масскульт уже состоялся в подворотне до того, как вышел на подиумы. Если его каким-то чудесным образом ликвидировать, через некоторое время он будет создан заново.
Что такое, к примеру, девичьи журналы – все эти порицаемые моралистами глянцевые «космо» и «эли»? Это просто поставленный на конвейер централизованный аналог школьных анкет, модных альбомов и фольклорных любовных историй. И авторы подобных изданий – полные копии своих читательниц, с таким же жизненным кругозором и интеллектуальным бэкграундом. Они друг друга понимают с полуслова, им интересно друг с другом так же, как, скажем, двум филателистам, политологам или приверженцам секты Грабового, независимо от степени посвященности. У них общий фронт. А третий в их компании – попросту лишний.
Именно таким третьим становится лирический герой Минаева, в случае с которым срабатывает «парадокс Чацкого». Неугомонный просветитель разгребает авгиевы конюшни предстоящих его взору локальных культур и выносит приговоры всем устоявшимся формам коммуникации. Его раздражают не только ночные клубы и корпоративная культура. Свою каплю желчи получают и «совковый менталитет», и бизнес-ламерство, и НБП, и сетевые форумы: любые формы сектантства и духовного провинциализма. Но сам-то он кто таков, откуда, так сказать, его собственная позиция легитимирована? И какое ему до всего этого дело? В ответ мы слышим только инфантильное бормотание.
Из интервью Сергея Минаева «Буржуазному журналу»: «Разумный баланс – это то, что позволяет человеку заниматься духовными поисками, работать над своим духовным развитием... У тебя должно быть все хорошо в жизни. Это позволит тебе заниматься своим развитием». Речь не мужа, но мальчика, с собрания пионерской дружины переместившегося на корпоративный тренинг. Примерные ориентиры «духовного развития личности» очерчены в одном из романных монологов: вместо Коэльо читать Бегбедера, вместо «Бригады» смотреть «старое кино с Марлен Дитрих» и «угорать» не над шутками Галкина, а над юмором Монти-Пайтон. А потом, видимо, поднимаясь по культурной лестнице, можно и до Гегеля с Брейгелем добраться? – додумываю я за Минаева.
В реальности никакого «духовного развития», конечно, ни с кем не происходит. Потому что нет этой лестницы, ведущей от фальшивых ценностей к подлинным. Культурные миры самозамкнуты: читательнице «Семи дней» не пригодится «Независимая газета», Ксюше Собчак по барабану кинематограф Висконти, а Сергей Минаев вряд ли станет разбираться в хитросплетениях гуссерлевской феноменологии, сколько бы все они ни «развивались духовно». Любой человек хватается за то, что ему интересно, чему есть место в его мире, за то, что он способен внутренне пережить и со своим опытом сопоставить. Чужеродная культурная практика сразу отторгается, не оставляя следов. Собственно, это и есть ключик к «тайне гламура»: его так много, потому что он внятно отвечает на те волнующие значительную часть наших соотечественников вопросы, которых в мире Данте или Достоевского просто не существует. Это не повод им восторгаться, это повод сложить оружие. Ведь не менее, чем сам гламур, тошнотворен и пресловутый «антигламур» – продукт умственной лености, позерства и фарисейства.