Александр Вознесенский Андрей Родионов. Портрет с натуры. – Екатеринбург: Ультра. Культура, 2005, 224 с.
Москвич Андрей Родионов (1971 года рождения) известен как поэт, часто, как правило, с явным удовольствием и не без успеха выступающий на публике. Он сам говорил в нашем интервью (см. «НГ-EL» от 4 августа 2005 года) о том, как важен для него контакт с залом, живая реакция слушателей, рассказывал и о том, как готовилась эта книга «Портрет с натуры». Не быстро, надо сказать, ее выпустили, так что совсем новых стихов, тех, что Родионов читает на вечерах сегодня, в ней нет. Впрочем, около трети текстов из вошедших в сборник ранее не публиковались.
Традиционно ведь считается, что этапными для становления поэта являются именно книги. У Родионова это уже третий сборник стихов (если не считать давней полусамиздатовской брошюрки «На подходе к системе Вега» с «космическим» циклом, в которой, правда, есть стихи, нигде больше не публиковавшиеся), после выходивших в питерском «Красном матросе» книг «Добро пожаловать в Москву» (2003) и «Пельмени устрицы» (2004).
Вообще интересно (может быть, только мне, и только в рамках этой заметки?), как поэт, закончивший, кстати, полиграфический институт по специальности книговедение, а одно время, в начале 1990-х, работавший в книжном магазине «Москва», смотрит на книжный мир и какое место книги занимают в мире его лирического героя. Чтение для которого – некий трип, состояние приятное и болезненное одновременно, как погружение в чуждую реальность, таящую опасности и открытия, преодолеть и освоить которую, как бы там ни было, все равно необходимо.
В стихотворении «Мрачный замок из розового песчаника...» (с. 168) он, например, иронически мечтает «...стоя у прилавка книжного магазина, / Перебирая книги в стиле меча и магии», о том, как «...опять светлый и чистый дух мужского начала, / И Северный ветер, и Один, и Тор / Восторжествуют и разрушат навязанный бабами / Продажный мир капитала, / Мир массажных кабинетов и рекламных контор».
А вот начало другого «трипа»: «Под Новый год в книжном магазине / он рассматривает дорогие книги, / а вокруг играет музыка-музыка / и гирлянды разноцветных фонариков светят. // Книги недешевые с голыми чувствами, / дорогие альбомы с голыми, / бирюзовые, чур меня, чур меня, обложки с разнообразными приколами. // Охвачен чувством, мне ничего не нужно, / но не писать же об этом книгу...» (с.172). Тем более все лучшие книги, кажется, уже написаны: «Хорошо, когда жидкий снег за стеклом / Почитать Лавкрафта, стоя в проходе, / Чтоб старушечья тележка стояла на твоем ботинке одним колесом, / И чтоб немного еще втыкало от терпинкода...» («Летит жидкий снег. Троллейбус бежит...», с. 160).
Культура (книжная, какая же еще?) настигает героя в самый неподходящий момент: «Вдруг я понял, что я себя морально обедняю, / Сижу на лавочке пью, а кто-то книги читает. // И слышны метафизики стоны. / Ей овладел тот, кто и так выел весь мякиш из батона» (с. 198). И тем не менее «Как хорошо, что не надо больше ничему учиться, / что история книговедения лишена моего эго, / как хорошо, что вьюга, она мешает мне отключиться, / и трезвею я на Садовом от летящего в рыло снега...» (с.28, стихотворение «Это вьюга-вьюга расширяет сознание...»).
Прорваться сквозь пургу текста, которым мы окружены, в который погружены, к живому слушателю-читателю, со своим чувством и словом, новым для нашей поэзии, – вот задача, с которой Родионов работает. А эту «книжную» линию в стихах Родионова мы взяли просто для примера, чтобы хоть что-то процитировать для тех, кто никогда не слышал и не читал его стихов. Читать же стихи Родионова нужно целиком и подряд, и возвращаться к тому, что тронуло, «воткнуло». Благо, книга избранного теперь есть.
Но невозможно не попенять издательству «Ультра.Культура» на качество предлагаемого продукта. Книга одного из главных сегодня поэтов России – заметная, красивая, желтенькая, удобного формата. Но – много ошибок, путаница с графикой стиха, масса опечаток (первая – в первом же стихотворении: «В лесу около Старые Мытищи / Повсюду растут мухоморы, / Консервные банки, кострища – / И все равно тут клево...»; надо «не клево»). Не видно, короче, никакой редакторской работы.
А одно, пусть и прекрасное стихотворение («Между ними прилавок: котлеты, лапша. / Быстро движется очередь, касса звенит. / Он тарелку борща не донес до стола, / Потому что рука от волненья дрожит. // А она все стоит, приоткрыв алый рот, / Сжав холодной рукой черпака рукоять, / Все куда-то спешат, только очередь ждет, / Потому что любовь поважнее, чем жрать») воспроизведено в книжке аж два раза, на с. 177 и с. 189. Причем – в слегка различающихся (знаками препинания) редакциях. И это не концепт, а банальный недосмотр издательства.
Тщательнее надо быть, как говаривал Жванецкий – с ударением на предпоследний слог. Потому что поэзия, как и любовь, поважнее, чем жрать. И относиться к ней надо уважительно.
