Андрей Кротков Бернард Маламуд. Ангел Левин. Рассказы. Пер. с англ. - М.: Б.С.Г.-Пресс, 2005, 446 с.
Американец Бернард Маламуд (1914-1986) - потомок иммигрантов из Восточной Европы и участник Второй мировой. К "этнической" литературе его причислять не стоит: несмотря на стойкую приверженность национальной тематике (определяемую национальностью значительного числа его персонажей), он писал по-английски, а тематика и реалистическая фактура его текстов далеки от этнокультурной замкнутости.
В СССР сочинения Маламуда воспринимались издательским начальством с настороженностью, но под тотальный запрет он все же попал не сразу. В 1967-м у нас вышел небольшой сборник рассказов "Туфли для служанки", а затем┘ Тем, кто помнит, что случилось на Ближнем Востоке в 1967 году и как это отразилось на советских и несоветских евреях, напоминать ничего не надо.
В американских впечатлениях советских журналистов четко проводилась линия на показ разницы между зажравшейся растленной Америкой богачей и "простыми американскими тружениками" - разумеется, в пользу последних. Среди простых американских тружеников, как на грех, было много евреев. И еврейско-пролетарской прозе таких авторов, как, скажем, Майкл Голд (еврей, что плохо, но коммунист, что хорошо) или Говард Фаст (тот же порок, снятый тем же достоинством), давали зеленую улицу. Иногда пропускали людей подозрительных, но в общем прогрессивных - например, Филиппа Рота. А всяким там Солам Беллоу путь к советскому читателю был заказан всерьез и надолго. Вскоре, правда, выяснилось, что Голд в писателях числится по недоразумению, а Фаст вообще переметнулся к врагу, но ничего уж нельзя было поделать.
Прозе Маламуда повезло - над ней трудились отличные переводчики (С.Митина, В.Голышев, Р.Райт-Ковалева, Л.Беспалова). Читая рассказ за рассказом, не можешь отделаться от навязчивого впечатления-ассоциации с прозой Шолом-Алейхема. Натяжка? Разумеется. В данном случае речь идет всего лишь о некоей далекой общности и единых корнях. Оба писателя вышли из среды восточноевропейского еврейства и словесной культуры языка идиш. А это были яркая среда, сильная культура и могучий фундамент. Но если Шолом-Алейхем - художественная вселенная восточноевропейского еврейства рубежа XIX-XX веков, то со страниц Бернарда Маламуда смотрит совсем другой мир - американский "плавильный котел" 1940-1960-х, в котором плавают, кувыркаются и вывариваются те, кто в поисках земли обетованной рванул не на восток, а на крайний Запад, за океан.
"Альберт увидел текст и на идиш, и на иврите, но прочел английский: "Выздоравливаем больных. Спасаем умирающих. Приготавливаем серебряных венцов". И дальше: "Раввин Джонас Лифшиц. В отставке. Советует. Задавайте звону" (рассказ "Серебряный венец", перевод Л.Беспаловой).
Не знаю, как звучит английский аналог русско-еврейского местечкового говорка, но передано великолепно. Совсем как дверная табличка в Одессе, списанная Паустовским: "Кто хочет до дантиста - проявляйте культурность, не гоцайте чоботами у дверь, тыркайте пипку звонка". К слову, такие детали в прозе Маламуда редкость, он вовсе не юморист-анекдотчик, скорее бытописатель, склонный к трагикомизму (в котором, как известно, "комизм" лишь дань условности, а "траги-" значительно больше) и совершенно неистощимый в придумывании историй, каждую из которых дочитываешь до конца с неослабевающим интересом.
Бедная вдова с двумя дочерьми категорически отказывается принять помощь от состоятельного и искренне расположенного к ней соплеменника - в ней говорит внезапно проснувшаяся древняя гордость ("Жалость", перевод С.Митиной). Виноторговец Натаниэль Лайм безуспешно пытается по душам поговорить с чернокожей уборщицей по имени Чарити Суитнесс (что означает Сладостное Милосердие), предлагает руку и сердце чернокожей Орните Гаррис, после чего слышит от двух чернокожих гарлемских уличных бандитов: "Заткни пасть, жидовская морда" ("Мой любимый цвет - черный", перевод Р.Райт-Ковалевой). К разорившемуся портному Манишевицу ангел-хранитель является в образе негра по фамилии Левин ("Ангел Левин", перевод Л.Беспаловой). В рассказе "Еврей-птица" (перевод В.Голышева)блестяще и очень печально травестирован "Ворон" Эдгара По: "Какие же антисемиты беспокоят птицу? - Любые, между прочим, включая орлов, ястребов и соколов. А бывает, и кое-какие вороны охотно выклюют тебе глаз".
Рассказы Бернарда Маламуда гладят читателя против шерсти, утверждая: земля обетованная существует только в воображении. Но и сорок лет, проведенных в пути к несуществующей земле, отпускаются не задаром. Как в старом еврейском анекдоте про "челночащего" мигранта: "Знаете - и там дерьмо, и здесь дерьмо. Но прокатиться - одно удовольствие!"
