Айсберг всплыл…

"Филологическая школа". Тексты. Воспоминания. Библиография. - М.: Летний сад, 2006, 656 с. (Волшебный хор).

"И перед младшею столицей / Померкла старая Москва, / Как перед новою царицей / Порфироносная вдова". Оказалось - преждевременные строки. Вдова удачно вышла замуж за большевика - и уж показала молодой царице почем кто. "И всплыл Петрополь как тритон, / По пояс в воду погружен". Тоже преждевременные строки. Обратно он и погрузился.

Блокада затянулась, даже слишком, как сказал поэт.

Казалось, навсегда. И вдруг стал всплывать, как айсберг, протыкая из глубины времени успокоившуюся поверхность. Поставляя время от времени в Кремль начальство самого разного качества и ранга. Вызывая оторопь москвичей.

Но еще прежде этот подсознательный питерский реваншизм сказался во внезапности великого литературного послесмертия. При бессменном наличии Анны Ахматовой, при слабых попытках придать должное значение Зощенке, при всплеске любви к обериутам, при попытке реанимировать Леонида Добычина и Константина Вагинова, при пропущенном столетии Николая Заболоцкого - питерская литература по-прежнему оставалась в прошлом. Пока не стали умирать настоящие современные писатели: Иосиф Бродский, Сергей Довлатов, Олег Григорьев, Виктор Голявкин. Вдруг оказалось, что питерская литература всегда была не на пустом месте, не в безвоздушном пространстве. Так, Бродский, получив Нобелевскую премию, изрек: "Победила наша команда".

Айсберг всплыл, прорвав поверхность русской литературы. Говорят, что у него там, под водой, еще три четверти. Ушедшие от нас великие оказались не одиночками, а частью среды.

Вспоминая оттепель, я вижу как минимум три-четыре группы питерских литераторов. Кроме поэтов так называемого "ахматовского круга" (Бродский, Рейн, Найман, Бобышев) были еще поэты литературного объединения Горного института (Горбовский, Городницкий, Британишский и другие). Ныне пришла пора еще одной части айсберга подняться на поверхность. Это может быть наиболее тайная, наиболее загадочная его часть. Я о поэтах "филологической школы".

В нее входили уже ушедшие Сергей Кулле, Александр Кондратов, Юрий Михайлов, Михаил Красильников, Леонид Виноградов и здравствующие ныне Лев Лосев, Михаил Еремин, Владимир Уфлянд. Они первыми стали восстанавливать прерванные традиции обериутов и футуристов. Их рискованные хэппенинги едва не на четверть века опередили последующие игрища московских концептуалистов. И о них забыли бы, если бы не присутствующие поныне в нашей поэзии Лосев и Еремин, если бы Бродский не назвал Уфлянда в числе своих учителей.

Воскрешать значение "филологической школы" для нашей поэзии второй половины века начал лет десять назад Виктор Куллэ на страницах своего "Литературного обозрения". В том же спецвыпуске журнала кроме текстов и мемуарий была дотошно подготовленная библиография участников. Это уже для исследователей, которых становится все больше и больше. Том поэтов "филологической школы", подготовленный Уфляндом и Куллэ, претендовал бы на издание в "Библиотеке поэта", не будь некоторые ее участники живы. В него также входит полная библиография - на радость изучающим "филологическую школу" филологам. Но главное - тексты, некоторые из которых уцелели просто чудом: на вывезенных покойным Красильниковым из мордовских лагерей клочках бумаги, среди головешек пожара, уничтожившего архив покойного Михайлова.

По сей день не только для читателей, но и для специалистов понятие "филологическая школа" остается едва не пустым звуком. Чтобы картина питерской литературной жизни во второй половине ХХ века была сколько-нибудь полна, необходимо справиться с этим последним белым пятном - то есть прочитать подготовленную Куллэ и Уфляндом книгу.