Катарсис, но не коллапс

Свой пятидесятилетний юбилей "Иностранка" отметила выпуском хрестоматии по зарубежной литературе. Именно так надо воспринимать октябрьский номер журнала. Оглавление его целиком состоит из хитмейкеров минувшего века, частью живых, частью уже покойных.

Судите сами. Джозеф Кутзее, Кэндзабуро Оэ, Трумэн Капоте, Артур Миллер, Горан Петрович, Райнер Мария Рильке, Сэмюэл Беккет, Исаак Башевис Зингер, Пелем Вудхаус, Хорхе Луис Борхес...

Список весьма представительный. Впрочем, если авторы эти - люди суперизвестные, то тексты их "Иностранка" печатает редкие, эксклюзивные.

У нобелевского лауреата Кутзее - роман "Юность" (2002 г.). Роман о южноафриканском репетиторе, лелеющем свое одиночество. О книгах и университетской жизни, сравнение между которыми оказывается не в пользу жизни. Хотя что это за роман! Сорок страниц текста... Не "Война и мир", прямо скажем. Но такой уж писатель Кутзее. При минимуме действия и считанном количестве персонажей тексты его эмоционально перенасыщены. Любая мелочь вызывает целый каскад рефлексий.

Формат хрестоматии диктует неизбежные ограничения по объему. Естественно поэтому, что из романа Кэндзабуро Оэ "Проснись, новый человек" (1984 г.) был выбран короткий фрагмент под названием "Камнем, камнем сквозь пустоту", чем-то неуловимо напоминающий рассказ Юрия Казакова "Во сне ты горько плакал". На первый взгляд сюжет элементарно прост: отец учит мальчика плавать. Но сюжет этот - лишь метафора. Уметь плавать по Оэ означает умение выживать в опасном и враждебном мире. Мире, где каждый сам за себя и все против всех. Но научить выживанию невозможно. Каждый учится сам. "Мой сын тонул, а я только и мог, что бормотать про себя строчку из Блейка: "Камнем, камнем сквозь пустоту, с воплем, с гневом, с отчаяньем". Сильный текст, только веет от него фатализмом и безнадегой. А роман в принципе можно и не читать. Из этого отрывка и так все недвусмысленно ясно.

Малый жанр вообще имеет массу преимуществ перед одиссеями, эпопеями и прочими семейными сагами. Хотя и требует больше усилий от читателя и от писателя. В метро, между прочим, читают романы, а не сборники рассказов или миниатюр. Именно роман принято называть чтивом, жвачкой, которая никак не закончится. Рассказ же - короткая, но яркая вспышка. Законченное высказывание, от которого не отвертеться.

Рассказ - точно отмеренное лекарство. То, что доктор прописал. Уже катарсис, но еще не коллапс. Лучшей иллюстрацией этого тезиса служат рассказы Капоте, автора скучнейшего, бесконечно затянутого "Завтрака у Тиффани" и серии виртуозных рассказов. Часть из них в переводах Виктора Голышева и печатает "Иностранка".

Слегка спотыкаемся на ранней прозе Рильке, по духу своему относящейся скорее к позапрошлому веку. Но дальше все идет как по маслу. Горан Петрович рассказывает, как на киносеансе объявили о смерти Тито и весь зал аплодировал этой новости. Беккет радует фрагментом романа. Текст немного эзотерический, но от Беккета странно было бы ждать кристальной ясности мысли и четкости изложения. Все-таки он мастер абсурда. Зато оцените название - "Мечты о женщинах, красивых и так себе". О тех, которые так себе, мастер пишет особенно трогательно. Вернее, дает им высказать самое сокровенное: "Я весь день праклинаю дурацкое тело потому что у меня какая то праклятая вещь на ноге так что я едва хожу, ни знаю что это или как она там появилась но она там и к черту ее". Безграмотно, зато от души. А красивая - красивая и слов-то таких не знает!

Ближе к концу номера "Иностранка", вернее, ее авторы дают для всех желающих мастер-класс. Вудхаус советует писателям, как себя вести, если критик сравнил вас с Шекспиром или, наоборот, облил в печати помоями. Марио Варгос Льоса поучает молодых романистов. А Умберто Эко рассуждает о тонкостях перевода (эссе из книги "Сказать почти то же самое").

На закуску же новый главный редактор журнала Алексей Михеев предлагает нам небольшой экскурс в историю "Иностранки", когда она называлась еще "Литературой мировой революции" и "Интернациональной литературой". Одним из условий мировой революции, в частности, называли переход китайцев с иероглифов на латиницу. Действительно, революция. Долой контрреволюционные иероглифы!

Но это, так сказать, десерт. А главное - хрестоматия. Убедительное доказательство того, что век двадцатый заменил собой классику далеких столетий. Он сегодня важнее для нас, чем Гете, Шекспир и Байрон. Да и существовали ли они в реальности? В том, что был Шекспир, лично я уже сомневаюсь. А вот в Артуре Миллере уверен на сто процентов.