Борис Евсеев. Романчик: Некоторые подробности мелкой скрипичной техники. - М., Время, 2005, 336 с.
Когда вспоминаешь, что осенью 1973 года тоже переживал жизненный перелом (выписался из школьников и стал студентом), когда опознаешь в прозе Бориса Евсеева детали и подробности минувшей эпохи, знакомые не по книгам, а по следам, оставшимся на собственной шкуре, - то возникает личная заинтересованность.
Борис Евсеев (р. 1951) по образованию музыкант. В советское время не печатался - категорически "не проходил" у тогдашних распорядителей печатного станка. Когда времена переменились, опубликовал сборники малой прозы "Баран" (2001) и "Власть собачья" (2003), роман "Отреченные гимны" (2003), сборник рассказов в "Роман-газете" (2005). "Романчик", появившийся сперва в журнале "Октябрь", ныне вышедший отдельным изданием, включен в лонг-лист Букера-2005.
Живет странное мнение: большинство людей поколения 1950-х - лишние. К шестидесятникам прибиться не успели - слишком были юны. Карьеру в циничной атмосфере 1970-х профукали, потому что учились, пили и занимались любовью. В 1980-х активно и упоенно разваливали СССР, а после 1991-го пошли, что называется, с конвейера на свалку, так как в молодые и перспективные уже не годились. Так им, дуракам, и надо.
Стало общим местом и признаком хорошего тона утверждение, согласно которому узнаваемые приметы времени, реалистичные образы и психологическая точность мотивировок - все это признаки унылой "отстойной" литературы, эхо позапрошлого века, так писать нельзя, надо непрерывно и отчаянно "самовыражаться". И пришла беда: самовыражаться стали даже те, кому толком-то и выразить нечего.
Подлинное же творчество, по моему скромному мнению, есть представление непережитого как пережитого. И в этом смысле литература близка к галлюцинации, ибо галлюцинация - ощущение, возникающее при отсутствии реального раздражителя. Но сумасшедший, способный описать собственные галлюцинации - еще не писатель.
Советская действительность, кстати, и была гигантской галлюцинацией. Характерный для того времени анекдот: "Доктор, у меня что-то со зрением и слухом. - Что именно? - Понимаете, вижу одно, а слышу совсем другое". Для непредвзятого художественного исследования, для создания типологической эстетической модели ушедшей реальности потребовалось время. И когда литераторы поколения 1950-х обращаются сегодня ко временам юности, они поступают так не от неприятия теперешней жизни и не от ностальгии по временам, когда сахар был слаще, а солнце жарче.
Отстойно-застойная, бескомпьютерно-безинтернетная позднесоветская эпоха была не зеленой спокойной лужайкой, а беззаботно брошенным минным полем, фугасы которого теперь аккуратно срабатывают один за другим.
Борис Евсеев в "Романчике" - сугубый реалист. Он настойчиво, почти навязчиво борется с короткой культурной памятью современников. Воспроизводит с натуралистической подробностью неповторимые, некоторыми уже напрочь забытые детали недавнего прошлого. Не прошлого вообще, а того знаменательного периода (начало - середина 1970-х), когда многие начали смутно ощущать, что романтическим иллюзиям настал полный и окончательный карачун, что жизнь затягивается тиной, что советские человеки начинают становиться сами по себе (на ученом жаргоне это называется "естественная атомизация как реакция на искусственную социализацию").
Евсеев в прошлом профессиональный музыкант. Представитель того рода искусства, которое, не неся прямой семантической информации, обладает сильным эмоциональным воздействием. Профессиональный музыкальный слух, ставший орудием писателя, - чистое наказание: в якобы гармоничной "музыке сфер" (то есть в приятно округлой социально-психологической реальности) автор слышит скрежещущую дисгармонию, неразличимую для тех, кому медведь (имеется в виду не нынешняя политическая символика, а всего лишь старая русская пословичная метафора) отдавил оба уха. Степень автобиографизма "Романчика" не очень велика - зато в тексте легко различимы правая и левая руки, гармония и аккомпанемент.
Сущность пережитого - в особенностях описываемой эпохи. Великая утопия обветшала. Век перестал жрать своих детей, но еще способен был наступить железным каблуком на пальцы самым строптивым. Образовательная система готовит великолепных специалистов во всех областях - от создателей ядерного оружия до музыкантов-виртуозов, - но похоже, что большинству из них суждено остаться не у дел. Чувство невостребованности, комплекс паровозного машиниста, который вынужден выпускать весь пар в гудок, овладевает даже теми, кого еще не приложили мордой об стол. Дети фронтовиков чувствуют себя воздушными шариками, которые ветер времени уносит неведомо куда. И в этой атмосфере мнимостей, на ощупь твердых и колючих, первое поколение небитых и нестреляных "профессионалов жизни" вдруг обнаруживает, что симпатии значительной части общества перемещаются в сторону дилетантизма. Это факт: абсолютными авторитетами 1970-х были люди, громко и пафосно занимавшиеся не своим делом. "Романчик" и являет читателям паноптикум таких профессионалов непрофессионализма. Истинно русских людей широкого жеста, беда которых, по выражению протопопа Аввакума, в том, что у них "дна нету", и которыми, как выяснилось в 1990-х, российская социальная пирамида нашпигована сверху донизу.
Борис Евсеев пишет сверхплотно и очень эмоционально. Порою - так, что от текстового напора становится не по себе: "Все консьержки Парижа и все девушки Рима! Все смиренницы Иерусалима и все персидские подушки под их круглыми попками! Все пиратские абордажи, равно как и веселые войны за рабство и сладостно-вековую от него зависимость, были здесь, в этих приемах мелкой скрипичной техники!"
Истинно говорю вам: Борис Евсеев прав. Если взять скрипку наперевес, как балалайку, и с полчаса потренькать, можно и без абсолютного слуха досовершенствоваться до "Во поле береза стояла┘". А стоит попробовать смычком - и от раздавшихся звуков жизнь разом потеряет смысл.