Как трудно оторваться от зеркал…

Когда Саша вдруг увлекся собиранием пуговиц, он понимал, что в его страсти есть что-то неестественное, и никому о ней не говорил. Между тем - страсть разрасталась. Он видел только и х, - пластмассовые, медные и костяные застежки на одежде, мужской и женской, - ощущал солоноватый вкус меди и меловой привкус кости, осязал и х рельефные и гладкие поверхности, слышал треньканье, позвякивание, шелест э т и х чудных маленьких вещиц; они пускали побеги в его сны, как глазки картофеля. С двумя дырочками, с четырьмя, на костяной ножке. Саша дошел до того, что начинал считать Пуговицы на телах прохожих, и не заметил, как втянулся в это глупое занятие. Он выходил из дома - его приветствовала неразличимая за своими Пуговицами соседка; Саша едва успевал ответить на ее приветствие, поскольку был занят счетом Блестящих на соседкином пальто, на манжетах рукавов и отворотах ее карманов┘ Он шел дальше не сбавляя темпа, стараясь сосчитать все встречные Пуговицы; люди шли на него, казалось, сплошной толпой - и так много имелось на их одежде Пуговиц! Его немного сбивали с толку младенцы, у которых все держалось на завязочках и петельках. Отовсюду Саша встречал взгляд пуговичных глаз - снизу, сверху, сбоку, о н и кружили вокруг него, как миниатюрные планеты. Саша встревожено оглядывал прохожих, он жаждал овладеть новой задачей, более изощренным счетом - сосчитать отдельно пластмассовые, отдельно медные, отдельно костяные, потом перемножить их на количество дырочек и сложить, чтобы получить в конце концов ускользающее от науки число Скьюза с черными дырами нулей┘

Если б Саше сказали, что он чрезвычайно одаренный математик, уникум, он бы, пожалуй, перестал скрывать свое увлечение и сделал его профессией. Но Саша был осторожен, - он боялся, что над ним будут смеяться, как в первые дни в этой школе, когда он рассказывал на классном часе про своих гусей и утей в родных Липовцах. Теперь он старался воздерживаться от лишних слов, и когда Валентина Ивановна задавала на уроке примеры, усердно пользовался логарифмической линейкой, хотя давно все решил в уме. Саша скорее бы умер, чем открыл кому-нибудь свою тайну. К счастью, он сообразил, что необходимо переключить ум на что-то иное. Саша стал читать научно-популярные брошюры, из которых извлекал удивительные, будящие воображение факты. Жизнь поденок длится от нескольких часов до нескольких дней, тогда как развитие их личинок продолжается два-три года┘ Пятиметровый питон может целиком заглотить леопарда┘ Разъяренный страус бесстрашно бросается на поезд┘ Саша жадно заглатывал эту информацию, которая понемногу изгоняла из его мозга одержимость цифрами-пуговицами. Особенно поразила его новость, что тело каждого человека населяет более ста триллионов бактерий. Это много больше, чем количество Пуговиц, которые он успел сосчитать за месяц, и даже больше, чем количество Пуговиц у застегнутого на все пуговицы человечества┘

Красота обнаруживала себя то в каплях дождя, амебами стекающих по стеклу, то в соцветиях рябиновых ягод на фоне свежебинтованных стволов берез┘ С Лидой произошла еще одна странность. Те метафорические импульсы и вихри самозабвения, окутывающие Сашу маревом, как призрачные холмы и кипарисы окутывают итальянских мадонн на картинах старых мастеров, пробудили в Лиде зрение, слух, наблюдательность, внимание к настроениям близких, сдержанную осторожность - в глубине ее брезжила женщина, одержимая подготовкой к будущему. Лида стала видеть родных точно в двойном свете┘ Так на одном полотне Питера Брейгеля все фигуры отбрасывают тени в глубь картины, а деревья - к зрителю, будто свет падает с двух противоположных сторон┘ Напрягая слух, Лида старается расслышать слова Саши: что он хочет сказать? что скрывает? Ей кажется, что он нарочно говорит так тихо - слова его едва пробиваются сквозь шум фонтана, на краю которого они сидят. Саша говорит, а сам как будто прислушивается к ее мыслям. Лида спит в своей комнате. Она и во сне пытается расслышать Сашину речь, но вместо Саши видит тетю Любу, которая одной рукой обмывает загрязненные яйца, другой - проворно переворачивает уже отмытые в инкубаторе, чтобы зародыш не прилип к скорлупе. Наседки купаются в зольных ваннах, желтые комочки цыплят возятся в ящике с грелкой. Тетя Люба выуживает комочек с сомкнутыми веками - цыпленок болен кокцидитозом. "Простокваша где? Я тебе сто раз напоминала: захвати простоквашу!" Лида послушно идет за простоквашей, но во дворе у птичника остолбенело останавливается, пытаясь вспомнить, зачем ее послали, и смотрит на поблескивающую сквозь изгородь реку, как завороженная. Солнце печет голову, в которой роятся мысли о Саше. За спиной слышен раздраженный топот тети Любы: пока Лида смотрела на реку, тетка успела обмазать глиной и побелить птичник. "Что ты застыла, как придорожный столб? Нечего засматриваться на реку┘ - И тут же, не упуская случая съязвить, прибавляет в назидание: - Живая рыба может плыть против течения, а дохлая - только по течению". Лида плывет по течению, как сонная рыба с взъерошенной чешуей и выпученными глазами, омытыми светлой водой, плывет безвольно, как мертвая, в сторону Саши, и шум реки отдается в кончиках ее пальцев┘

* * *

Цып-цып, мои цыплятки, цып-цып, мои касатки, вы пушистые комочки, мои будущие квочки┘ В День защиты детей классный руководитель Валентина Ивановна вдруг заметила, что цыплятки распушились, машут неокрепшими крылышками, точно пытаются взлететь, воспарить над своим детством. Когда это произошло? Пока изучали прогрессии, модули и правила дифференцирования, еще были цып-цып, ходили все как один в школьных формах, с мешочками для сменной обуви, а когда стали изучать интегралы, знаки функций по четвертям и формулы преобразования, вдруг сами преобразились: забросили школьные формы, девочки постриглись, мальчики отрастили волосы, и записки стали циркулировать по классу┘ Траектория полета записок была какой-то иной, чем шпаргалок. Записку интересно рассматривать в контексте задачи о пауке и мухе; на потолке в углу комнаты сидит паук, на полу в противоположном углу - муха. Как пауку добраться к жертве по кратчайшему пути? С первого взгляда кажется: он должен пробежать потолок по диагонали АС и спуститься к мухе по ребру ЕD. Но, поразмыслив, мы обнаружим другой путь: паук пробежит боковую стену по диагонали СМ и подберется к мухе по АЕ. Шпаргалка следует по маршруту СE-EK; записка идет законспирированным путем СМ-МК┘ Валентина Ивановна, не прерывая объяснения обратных функций, мимоходом ловит эту назойливо жужжащую по рядам муху и бросает ее в мусорную корзину. Но весна - в класс залетает все больше мух. Записки, трепеща прозрачными крылышками, разносят вести, написанные, увы, не лаконичным алгебраическим языком; вчерашние цыплятки, нынешние квочки, вперяют в них дремотные глаза. Май, яблони в школьном саду подняли белые паруса, и в воздухе плывут записки, содержащие элементарные функции от А к С, от Е к О┘

Надя вдруг пригласила Лиду к себе в гости, буквально ни с того ни с сего - с высоты своих красивых ног Надя могла позволить себе эксцентрическую выходку┘ Они свернули с центральной улицы, по которой дефилировала молодежь, тогда как восемнадцатилетние старухи ошивались со своими ухажерами в парке, и направились к Наде домой. По этому маршруту, казалось Лиде, она идет впервые. Еще ей казалось, что она ступает след в след Саше, который, может, издали следит за ними. Лида старалась воспринимать свой путь его глазами┘

Дома Надя решила выдать Лиде один секрет. Она рассказала, что мальчики составили список самых интересных одноклассниц, начиная с наиболее красивых и заканчивая так себе... Лида спросила Надю с искренним желанием разобраться во всем этом: по какому принципу мальчики составляли список?.. Мальчики думают, что самое главное у девушки - Ноги, сообщила Надя, потом идет Талия, потом - Губы┘ Лида могла бы ехидства ради спросить про нос, который у Нади напоминал клюв, но только поинтересовалась: а что потом? Лицо - стесняющимся голосом произнесла Надя, похожая на фигуру в черной мантии с огромным, нависающим над губами носом с 54-го офорта Гойи, под которым написано: "Есть люди, у которых самая некрасивая часть тела - это лицо, и было бы не худо, если б обладатели таких смешных и злополучных физиономий прятали их в штаны". Надя, по сути, прятала свое Лицо в Ноги. Неужели Лицо на четвертом месте, удивилась Лида. Конечно, удивляясь, что Лида не знает очевидных вещей, сказала Надя. Ноги у Лиды были с едва заметной кривизной в голенях, не то что аккуратные стройные ножки, подпиравшие женственность Нади. Талия - такая же полноватая, как у Нади, только Лида больше удалась ростом. Губы у нее были тонкие и бледные, не то что у Марины. Исходя из Ног, Талии и Губ ей оставалось признать список мальчиков справедливым, раз уж Лицо на четвертом месте... У Марины была круглая и тонкая Талия, и Ноги ее не считались идеальными, поскольку Надя успела первой в классе провозгласить свои ноги Ногами, на которые следует равняться. У худышки Веры Талия тоньше Марининой, зато Ноги чересчур худы. Олины Ноги могли быть красивыми, если бы не широкая и плоская стопа. У Кати Ноги коротковаты, но Губы пухлые и розовые. Зато у Оли ослепительная Улыбка, которой она не умела пользоваться, скаля Зубы по поводу и без повода, растягивая Губы в доброй бессмысленной ухмылке, а Катя, тоже с очень белыми Зубами, улыбалась умело и таинственно, выгибая Бровь.

"И когда это мальчики успели составить классификацию наших ног?" - спросила Лида. Надя, поморщившись от слова "классификация", ответила: "А когда мы, как обезьяны, лазали по деревьям, чтобы прикрепить дуплянки┘" - "Не может быть! - не поверила Лида. - Мы тогда были совсем малявками". - "Но ноги-то у нас имелись?" С этим Лида спорить не могла. Ноги имелись. "Думаешь, они ради птичек держали для нас стремянки? Нет, они снизу пялились на наши Ноги". Вот так, коноплянки и жаворонки были, оказывается, только поводом. Хитрые мальчишки стояли на земле, придерживая лестницу, по которой все выше восходила женственность их юных ровесниц┘

На нее и прежде публичные упоминания Нади о Ногах действовали угнетающе, потому что она понимала, что за Ногами стояло нечто взрослое, а предпринимать вылазки на территорию будущего - в темную область пола и природы, Лида и в мыслях боялась┘ Ей казалось, что девочки рассуждают о Ногах, чтобы заглушить свой страх перед этими неожиданно выскочившими из-под юбочек Ногами; к тому же девочкам каким-то образом сделалось известно о страхе мальчиков перед женскими ногами, и они учились им пользоваться: чуть что - могли пригрозить Ногами, вытянуть Ногу и, склонившись над нею, рассматривать, ровен ли шов на чулке, и мальчики немели от этих шалостей девочек, даже Петр Медведев шутил меньше обычного. И вообще - девочки мальчикам спуску не давали, им было обидно, что мальчики могут включать их в список или не включать, поэтому они замедленным движением отводили пряди с загадочно мерцающих Глаз, медленно поднимали и опускали Ресницы, в задумчивости взбивали копну Волос, вытянувшись и сделавшись похожими на амфору с белым нежным горлышком, которая могла бы утолить жажду мальчиков... Амфора с лебединым изгибом Шеи и как будто витающими в воздухе горячими Зрачками и розовыми Губами┘ Лицо включалось в надстройку амфоры с ее волнующими формами только в том случае, если девочка умела играть Глазами, полными загадочной дремы, - глазами нимф, которые спят с открытыми очами в тени, - с Глазами можно было делать все что угодно, если девочка обладала даром опускать Ресницы с такой невинной откровенностью, точно сбрасывала с себя одежду... Этому искусству пятерку научила Марина, а ее саму - старшая сестра. Многие девочки следом за Мариной вдруг сделали себе стрижки под "кавказскую пленницу", в один заранее оговоренный день дружно изменив облик, что произвело огромное впечатление на мальчиков: их шуточки сделались более осторожными.

Говоря о Ногах, девочки шли дальше своего идеала - Наталии Варлей. Обаятельные манеры Варлей на экране можно было трактовать и так и эдак - и как предложение дружбы, и как намек на возможное супружество; такими же были манеры старшей сестры Марины - Ларисы и всех ее ровесниц. Но младшие сестры сделали шаг вперед по сравнению со скромницами-старшими - их маневр на предмет дружбы и супружества имел несколько иной вектор, не совсем понятный старшим сестрам, имеющим кое-какой любовный опыт. Поколение младших сестер на туфлях-лодочках решительно свернуло со стези, на которой приоритеты были за общественными ценностями, где даже Ноги рассматривались с точки зрения их коллективной пользы: могут они принести победу в беге на стометровке или на лыжне или не могут. Поколение младших ощутило самоценность Ног, которую от него скрывали до сих пор стометровкой и лыжами, комсомолом и Октябрем. Конечно, Ноги сразу не могли проломить эту стену: они покорно маршировали, прыгали в высоту, обгоняли конкурирующие Ноги на льду, но девочки уже показали мальчикам, что Ноги сами по себе гораздо важнее лыжни и комсомола, о чем их старшие сестры догадывались, но не брали во внимание. Мальчики пели под гитару: "Безрассудных мальчишек скорость века уносит в даль тревог и открытий да в рассветную синь", гитара в их руках выступала в роли амфоры-девочки и заменяла им ненужные разговоры с девочками. Но некоторые девочки Лидиной генерации уже, как Панночка, оседлали мальчиков с их предрассветной синью и ночных самолетов шасси, октябрем и комсомолом, хотя ничего против комсомола не имели, лишь бы он верно служил их Ногам. И в этом они были ближе не к Наталии Варлей, под которую стригли волосы, а к Ирине Печерниковой (фильм "Доживем до понедельника" начинался темой Ног). Девочки хотели с выгодой использовать капитал, о котором старшие сестры только догадывались, и поэтому вступили своими Ногами в будущее без должной уверенности, одной ногой стоя в дружбе-супружестве Наталии Варлей, другой - в проблемной любви Ирины Печерниковой. Теперь же девочки хотели использовать Ноги на всю катушку, заполучить с их помощью мальчиков и предрассветную синь и скорость века; их наивных матерей вместе с Ногами когда-то заполучили и комсомол, и Октябрь, и металлургические заводы, и угольные шахты, и стройки века, пафос которых неприметным образом как бы отменил Ноги┘ Нынешние девочки поняли, что, вопреки пословице, правда в Ногах есть, и есть тот пафос, может, слишком личный, но могучий, который лишь формально состоял в комсомоле, но послушно топали драгоценными Ногами на общественные мероприятия и парады. Но когда Надя откровенно заговорила с Лидой о руководящей роли Ног, Лида к подобной заявке оказалась не готова. Она испытывала стыд на протяжении всего разговора с Надей, стыд и неловкость, которые надо было скрыть от Нади. В противном случае ей грозила кара под названием "оборжать", которой пользовалась пятерка. Например, идет по центральной улице против течения толпы какое-то погруженное в задумчивость чучело, и одна из девушек, мигнув в сторону одиночки, говорит другим: "Оборжем?" - "Оборжем!" - задорно соглашаются остальные девушки и дружно заливаются грубым вульгарным хохотом, показывая пальцами в сторону чучела, точно у него чулки гармошкой или на штанинах брюк слишком длинные цепочки, ржут с полминуты, как кони, своим ржанием вытаскивая одиночку за ушко да на солнышко, чтобы не выпендривался┘ Не хватало Лиде, чтобы и ее оборжали, да еще на глазах Саши! Да ни за что на свете!.. Лучше она протянет Наде обе руки, чтобы та самолично сделала ей маникюр, показала тупице, как надо пользоваться ножничками, пилочкой и лаком, хотя ухоженные Ногти еще и не вошли в список приоритетов, по которым оценивается красота, но были почти близки к тому, чтобы окончательно задвинуть Лицо...

* * *

Лида проживала в старой части города, бывшего ее ровесником, а Юра и Саша - в новом городе. После дня рождения Нади Лида отказалась от прогулок, чтобы Саша не решил, будто она ищет встречи с ним. Теперь Лида как бы получила право на вхождение в новый город, поскольку Ксения Васильевна сказала ей: "Приходите-приходите". Она могла по пути к Юре столкнуться с Сашей, хотя и знала, что не отважится заговорить с ним - это было бы истолковано им как признание. Пока же они, как два равносильных игрока, поделившие город на сектора, словно шахматную доску, стерегли малейшее движение друг друга, и двигаться надо было таким образом, чтобы не дать другому преимущества в позиции, которое можно было истолковать и так и эдак. В школе на контрольной Саша иногда оборачивался к Лиде, чтобы сверить ответ в задаче, но этот порыв мог считаться и вполне нейтральным┘ Дружба с Надей давала Лиде право гулять по новому городу, не опасаясь, что Саша истолкует нечаянную встречу как попытку сблизиться с ним, Юра еще шире распахнул перед ней двери нового города, как бы официально вручив ей пропуск в этот сектор шахматной доски, но, как и когда следовало им воспользоваться, чтобы Саша не истолковал это в свою пользу, Лида не знала. Вот если б он отважился подать ей какой-то знак, после которого она обрела бы право тоже подать Саше знак со своей стороны┘ А пока хождение по его территории, пусть и с пропуском в руке, могло означать выброшенный перед ним белый флаг. Битва между ними была невидимой и велась на всех фронтах: и на глубине - среди гад морских, и в воздухе - среди горних ангелов...

Утром Лида сквозь сон, еще не до конца пробудившись, почувствовала на своих веках дополнительный источник света, которым теперь оказались просвечены оба города - старый и новый, и услышала скрип шагов на улице. Она подскочила к балкону: белизна снега ударила ее по глазам. Снегопад шел всю ночь, уравнивая в правах обе территории; сейчас он, кончившись, лишь сверкал в воздухе последними блестками. Десять тысяч оттенков цвета, которые способен воспринимать глаз, как говорят живописцы, вся расточительная красота минувшего лета и промелькнувшей осени, как в фокусе, собралась в ослепительной паузе отца цветов... Лето было обманом, китайским театром, где каждый актер носит традиционную маску, цвет которой обозначает его характер, титул, нравственные качества: в обманчивом воздухе витала то красная маска героя Ли Кея, то черная маска - жестокого Джян Ки, то розовая - справедливого Лин Хзян-ю, то белая - предателя Хао Као. Но это условные чистые цвета в таблице цветов и масок, а цвет снега - абсолютный, в котором растворились без остатка все остальные условно-чистые┘ Павлин с его дивными перьями снялся с земли, и на нее опустилась белоснежная сова со сверкающим свежестью оперением - морозными иглами, хрустальными играми на воде, дрожащей на ветру бахромой инея, драгоценными его блестками, зарослями белых лилий, затянувшими окна обоих городов с пляшущими на солнце алыми и лиловыми искрами┘ Джян Ки, и Хао Као, и Ли Кей - все уснули под общим одеялом, все спят и видят блестки-сны.

Роман полностью публикуется в журнале "Новый мир" (2005,

# 8); отдельным изданием выходит в издательстве "ЭКСМО".