Эпоха одиночек

Еще и растопчем

Когда на протяжении всего перестроечного и постперестроечного периода многие критики и писатели говорили о кризисе литературы, а иные отмечали поминки по литературе, по советской, по русской, несомненно, была в этих утверждениях доля истины. Послевоенные сороковые, и пятидесятые, и шестидесятые годы оказались почвой, которая способствовала лишь рождению одиночек. Всегда, в любой год, в любой период в русской литературе можно найти одно-два талантливых творения, всегда можно найти нового талантливого автора. На Руси талантов всегда было с избытком. Для киргизской литературы явление Чингиза Айтматова, для абхазской литературы явление Фазиля Искандера, для казахской - Олжаса Сулейменова - это на века, а у нас писателей такого уровня всегда с десяток-другой в запасе найдется. Еще и не заметим, пройдем мимо, а то и растопчем┘

Дети 37-го

Давно уже не было на Руси такого мощного поколенческого десанта, которое бы сразу расставило свои вехи в литературе, определило планку высоты, залило новое молодое вино в старые мехи. А то и сами мехи литературы, то есть формы и стилистику, каноны жанров изменило бы.

Как меня за эти минувшие десятилетия ни критиковали и слева, и справа за приверженность к так называемому "поколению сорокалетних", коим нынче уже под семьдесят, но все больше приходит понимание того, что эти "дети 1937 года" были, может быть, самым талантливым поколением в истории русской литературы. Естественно, привязка лишь к одному году чисто условна, как всегда и бывает граница рождения поколения - это минимум пять лет. И я определяю эту границу рождения где-то с 1936 года по 1941 год. Предвоенный период. В поэзии это Николай Рубцов и Олег Чухонцев, Иосиф Бродский и Юрий Кузнецов, Белла Ахмадулина и Татьяна Глушкова, Александр Кушнер и Алексей Решетов, Тимур Зульфикаров и Владимир Высоцкий. Этот ряд можно продолжать на столь же высоком уровне и справа, и слева. От сугубых традиционалистов Владимира Фирсова или Валентина Сорокина до сугубых новаторов Виктора Сосноры или Михаила Еремина. Любое другое поколение такого мощного поэтического выброса не давало.

То же самое в прозе, в других жанрах литературы. Валентин Распутин и Андрей Битов, Виктор Лихоносов и Юрий Коваль, Александр Проханов и Владимир Маканин, Владимир Личутин и Венедикт Ерофеев, Александр Вампилов и Людмила Петрушевская, Юрий Селезнев и Валентин Курбатов┘

Богатыри и андеграунд

Думаю, по художественной силе, по творческому потенциалу, это поколение оказалось гораздо убедительнее тех же шестидесятников. Но то ли поистощилась земля русская, нарожав такую могучую кампанию богатырей и богатырш, то ли эпоха, сопутствующая их взрослению, была уже не столь творческой (время застоя и загнивания), последующие тридцать с лишним лет я бы назвал эпохой одиночек.

Повторюсь, что, на мой взгляд, все сороковые, затем пятидесятые, далее шестидесятые и вплоть до конца семидесятых, как годы рождения, не дали ни одной творческой плеяды, ни одного нового литературного движения. Рожденные в эти десятилетия или оказывались воинственными одиночками, или прислонялись к старшим поколениям, к тем же "сорокалетним". Кто-то был близок писателям-деревенщикам. К примеру, Петр Краснов или Вера Галактионова. Кто-то чувствовал себя своим среди амбивалентных писателей московской школы. Анатолий Афанасьев, Георгий Баженов, да и я сам, как критик, развивался вместе со своими старшими собратьями, гораздо меньше общался со своими сверстниками. Кто-то чувствовал себя вольно в среде андеграунда. Ольга Седакова, Олег Григорьев, Саша Соколов. Кто-то прислонился к аксеновскому "Метрополю". Евгений Попов и Виктор Ерофеев┘

Застой и одиночки

Их разбрасывало и жизнью, и творчеством по разным углам литературного процесса. Но не было у поколения, рожденного в эпоху одиночек, своей "иркутской стенки", как у Распутина и Шугаева. Не было общих посиделок у Ахматовой, как у тех же "ахматовских сирот". Не случилось ни своего Вадима Кожинова, ни своей катаевской "Юности", ни своего викуловского "Нашего современника". Пробовали было смогисты, как раз из нашего первого послевоенного поколения, сплошь рожденные в 1946-1947 годах, заявить о себе, как о новом литературном движении. Но были молча раздавлены и сверху партийными властями, и снизу официальной писательской общественностью, испугавшейся новых конкурентов, были замолчаны официальными левыми. Не дали Леониду Губанову стать лидером новой поэтической волны. Наступало застойное время одиночек.

Без поколения

Юрий Кублановский уехал в эмиграцию, Юрий Галансков пошел по лагерям. Эдуард Лимонов бунтовал и в Харькове, и в Москве, и в Нью-Йорке, очевидно. готовя себя к будущей роли лидера НБП. Анатолий Афанасьев, чувствовавший себя весьма уютно в компании "сорокалетних", писавший тонкую психологическую прозу о несостоявшихся интеллигентах, с началом перестройки ушел в писание мрачных антиутопий, предчувствуя и мрак и глад в опустевшей России. Держались наособицу и провинциалы, прорывающиеся в столицу. Из Красноярска Евгений Попов, Роман Солнцев, Олег Пащенко и целая плеяда фантастов. Из Оренбурга Петр Краснов. Из Иркутска Михаил Ворфоломеев. Из Перми Анатолий Королев, Леонид Юзефович.

Рожденные позже, в пятидесятые, уже изначально чувствовали себя поодиночке. Все попытки того же несомненного природного лидера Юрия Полякова объединить в некую писательскую артель своих сверстников разбивались вдребезги. Вроде бы и рождены были где-то рядом: Юрий Буйда, Юрий Поляков, Юрий Козлов, Вячеслав Дегтев, Петр Паламарчук, Игорь Тальков и даже тот же Владимир Сорокин - 1954 -1955 годы. Но никто не назовет их одним поколением. Каждый из писателей творил и мучался в одиночку. Не искал соратников, не нуждался в них. У каждого был свой опыт вхождения в литературу, свои ориентиры. Вот уж кто мог повторить, как свои строчку стихов Юрия Кузнецова: "Я в поколенье друга не нашел┘"

Почвенники без почвы

Впрочем, даже мои сверстники, рожденные, как и я, в 1946 году, даже не пытались после разгрома смогистов образовать какое-то содружество. Что, кроме года рождения, связывает питерского эпатажного, крайне независимого критика Виктора Топорова, актера и поэта, приехавшего из Ашхабада Леонида Филатова, Евгения Попова, Анатолия Королева или Николая Шипилова? Даже привычное разделение на почвенников и западников не давало почвы для единения. Не вижу особой близости между поэтами патриотического крыла Петром Кошелем и Николаем Шипиловым. Нет ее и между либералами Евгением Поповым и Вячеславом Пьецухом. Каждый в эти десятилетия прорывался в одиночку. К приходу в литературу рожденных в шестидесятые годы атмосфера всеобщего отчуждения еще более усиливалась. Это уже были годы полного распада государства, распада семьи, распада личности.

Скажем, трое из шестидесятых. Несомненные лидеры, несомненные таланты - Павел Крусанов, Виктор Пелевин, Дмитрий Галковский, - они даже незнакомы друг с другом и не стремятся к знакомству. Как отвечал Галковский в моем интервью с ним: "Я себя всегда чувствовал лидером, вел себя как лидер и, наверно, был лидером. В обществе лидерами становятся только в результате всеобщего признания и наличия большой группы единомышленников. Я никогда не видел вокруг себя своего поколения. Только отдельных людей. Думаю, что поколения моих сверстников не существует. Оно целиком ушло в отвал. Может быть, появятся молодые┘" Существуют его талантливые сверстники Виктор Пелевин, Павел Крусанов, Александр Секацкий, но, увы, как отдельные люди. Нет у них своей поколенческой плеяды.

Тусовщики вместо бунтарей

Разве что попытка сплотиться "питерских фундаменталистов" заслуживает уважения. Примерно то же самое писал о своем поколении рожденный в 1946-м Леонид Филатов. Как поколения детей великой Победы 1945 года не существует. Не было и уже не будет никакой единой идеи, ни рожденного ими движения. О той же пустоте между поколениями говорит поэт Наум Коржавин: "Я понимаю, что Россия переживает грозные, трудные времена┘ Мне кажется, появилась молодежь, которой интересно прошлое. Между ними и нами было целое поколение свистунов, целое поколение тусовщиков, которые непосредственно обращались к вечности, минуя собственную жизнь. А вечность ведь в чем? Это когда в сиюминутном раскрывается вечное, но если нет сиюминутного, то ничего нет┘"

Все мало-мальски признанные группировки периода перестройки от постмодернизма до нового реализма, от поэтов "Ариона" до московских концептуалистов никак не привязаны к тому или иному поколению, да и существуют скорее на бумаге, чем в жизни. Лет тридцать не было никакой дружной молодой кампании бунтарей, сбрасывающих с корабля современности своих именитых коллег. Не от хорошей жизни и стал господствовать в литературе кучкизм, когда в каждой литературной подворотне собиралась своя команда, назначала своих гениев, жила своей маленькой жизнью и не замечала ни своих конкурентов, ни своих единомышленников. Литература как бы и была, но литературный процесс распался. И что бы ни говорили о его ненужности вообще, я считаю, что без него и литература обречена на удушение. Одиночки не могут держать творческую планку на мировом уровне. Одиночки неизбежно отчуждены от общества и от читателя. Эпоха одиночек - это самая трагическая эпоха в истории литературы.

Оживаем? Оживаем

Мы выжили как отдельные люди и в жизни, и в литературе. А то чувство соборности, чувство общения, которое заложено в каждом русском, мы находили в поколениях своих отцов и старших братьев. Вот и литература, созданная поколениями, рожденными в сороковые-шестидесятые годы, никак не антологична. Отдельно динамичная, сюжетная проза Юрий Полякова и отдельно метафизическая проза Юрия Козлова. Отдельно христианские стихи Ольги Седаковой и отдельно христианские стихи Олеси Николаевой. Каждый писатель всегда одинок, но такого разрыва внутри одного поколения между талантливыми литераторами давно уже не наблюдалось.

И особенно это стало заметно сейчас, когда бурно пошло в рост новое молодое поколение рожденных в восьмидесятые годы. Стала наконец-то определяться новая поколенческая плеяда и прозаиков и поэтов. А с ними стал оживать и литературный процесс. Печатаясь в новых и разных журналах и газетах левой и правой направленности, они внимательно следят друг за другом. Захар Прилепин и Аркадий Бабченко, Сергей Шаргунов и Максим Свириденков┘ А с ними преодоление одиночества и растерянности, беспомощности и уныния. Но это уже другая тема.