Освенцим и немного любви

Эрих Хакль. Две повести о любви. Фрагменты любви с первого взгляда. Свадьба в Аушвице / Пер. с нем. И.Косарика. - М.: Аст-Пресс Книга, 2005, 220 с.

Перед нами две истории о любви, то есть о той силе, которая невидимыми нитями удерживает наш мир, который после всего безумия, произошедшего в ХХ веке, должен был бы уже распасться. И австрийский писатель Эрих Хакль (р. 1954) сумел сделать эти силовые линии видимыми, подобно тому как Фарадей визуализировал магнитные поля, насыпав на лист бумаги горсть опилок. Это повести о любви, за которую была заплачена очень большая цена. Да, "но она этого стоила".

"Фрагменты любви с первого взгляда" - история любви потомка богемских ремесленников Карла Секвенса и испанки Эрминии Рудьер-Перпиньи, вспыхнувшей в один миг в лазарете, в который испанские девушки пришли посетить раненых бойцов интербригад. Продолжение этой любви - редкие встречи и долгие разлуки, французские, а затем немецкие лагеря, с большим трудом доходящие письма, гибель Карла и верность, которую Эрминия хранит его памяти, воспитывая его ребенка, Розу-Марию.

"Свадьба в Аушвице. Случай из жизни" повествует об отношениях австрийского антифашиста Руди Фримеля и дочери испанского ученого-биолога Маргариты Феррер, о любви, которую венчает кажущееся неправдоподобным бракосочетание, состоявшееся в лагере Аушвиц (Освенцим). Что это за событие? Пропагандистский трюк вроде "документального" кино о счастливой жизни евреев в Терезиенштадте? Или сила жизни, которая позволяет даже былинке взломать асфальт?

Испанская тема совсем неслучайна в творчестве Эриха Хакля. Он изучал испанистику в Малаге, преподавал в Мадриде, известен как переводчик испанской литературы. Но еще более не случайно, что влюбленные оказываются разделенными множеством границ, государственных, исторических, культурных, языковых, бытовых, и колючая проволока концлагеря лишь одна из них.

Повествование Хакля основывается на архивной работе и на беседах со свидетелями описываемых событий. Как известно, люди, выжившие в концлагерях, неохотно вспоминают, а тем более рассказывают о пережитом ими. Тем не менее Хаклю удается заслужить доверие собеседника, заставить поверить в общечеловеческую важность его опыта и его воспоминаний.

Воспроизводя свидетельства, Хакль не стремится сгладить противоречия, устранить неточности и ошибки, заполнить лакуны, составить из фрагментов и осколков нечто, производящее иллюзию целостности. Если Хакль отваживается на реконструкцию, на попытку представить "как оно могло бы быть", то авторский текст не наделяется особыми привилегиями, неким "избытком видения", который ставит автора над персонажами. Сам Хакль всего лишь один из участников и авторов. В результате читатель оказывается погруженным в многоголосие, из которого проступают контуры события, затем они постепенно обрастают деталями, и, наконец, обретают плотность и реальность. Наши чувства, мысли, наша память и забвение - все это также вплетается в ткань истории. И, приобщаясь к этим событиям в качестве читателей, мы тоже становимся соучастниками и в какой-то мере вершителями того, что фактически уже прошло, но продолжает свою работу в настоящем.

Две истории, рассказанные Хаклем, внешне похожи. Однако это не "экземпляры", маркирующие течение безличных процессов, не капли, в которых отразилась Большая История. В сопоставлении схожих судеб, каких, наверное, были тысячи, видно то, что каждая из них является результатом личных усилий именно вопреки всем обстоятельствам.

Кажется, что герои Хакля ничего не могли бы изменить в произошедших событиях и их сопротивление изначально обречено на поражение. Хакль и не рисует батальных сцен, предпочитая оставлять героические поступки за рамками повествования и показывать своих персонажей скорее лежащими на больничной койке после ранения, чем идущими в атаку. Однако Хакль показывает, что фронт борьбы с фашизмом проходит вовсе не на штабных картах и не только по линиям окопов. Повседневное сопротивление смерти, незаметный труд жизни, любви, воспитания детей, сохранение своего человеческого достоинства, способности хотя бы молча не соглашаться с разгулом некрофилии (пользуясь определением Эриха Фромма) - это и есть подлинное торжество антифашизма.