Пустыня подвига

Сергей Фудель. Собрание сочинений: В 3 т. / Сост. и коммент. прот. Н.В. Балашова, Л.И. Сараскиной. - М.: Русский путь, 2001-2005.

Трехтомник Сергея Фуделя (1900-1977). Еще живы многие из тех, кто лично знал этого русского религиозного писателя и мыслителя, обладавшего "чувством духовной перспективы", для которого вера была "подвигом рассудка".

Он не смог стать православным священником, как его отец, Иосиф Фудель, внук немца, женившегося на русской. Помешали аресты, фронт, ссылки, не преодоленное до конца жизни поднадзорное 100-километровое удаление от Москвы.

В первый, самый объемный том сочинений вошли "Воспоминания", начинающиеся с портрета отца, который был учеником Константина Леонтьева, но не стал "леонтьевцем". Писатель разделял отцовские мысли, что "спастись от умирания истории сохранением ее внешних живописных форм, этим "формализмом от отчаяния", конечно, невозможно", что Леонтьев силен только в своей негативности. Отец ближе ему своим строительным "духовным онтологизмом", "глубиной какого-то молчания" с его особой силой, проявленными и в литературном, и в тюремном деле (на посту священника Бутырской тюрьмы).

Труд Фуделя "У стен Церкви" пронизан пафосом первохристианства как выхода из мыслительных, жизненных, социальных тупиков в условиях оформившегося по всему миру нового язычества. Открывшаяся перед автором и его современниками "пустыня подвига" охарактеризована здесь как "более пустынная, чем египетская". Вот образ живого, конкретного мирского монастыря: "Сидит одна женщина на базаре, торгует чем-то от своего огорода. Платок натянула совсем на глаза: во-первых, солнце печет, а во-вторых, чтобы меньше отвлекаться на окружающую суету: творила она молитву Иисусову. Сидит она, опустив глаза, молится и вдруг слышит, что подошедший нищий старик говорит ей: "А ты бы попроще - только "Господи помилуй". Так-то тебе легче будет". Сказал и пошел. Видела она его в первый раз. Молитву творила, конечно, про себя - слышать он не мог".

Пристрастный слух Фуделя в области теории и практики религиозного творчества, как и в ощущении зыбкой границы между верой и искусством, сродни музыкально-трагедийному. В то время как по миру бродил призрак экуменизма ("церковного интернационала"), который практически ни на шаг не уменьшал конфессионального разрыва верующих масс, ссыльные крестьяне-католики из Литвы в сибирском селе, где Фудель отбывал ссылку, приходили молиться в православный храм. Делается предположение, что "и во всемирном масштабе это совершится когда-нибудь так же: вне экуменических съездов, но среди грома исторических событий, в молитве и в ощущении единого прибежища - Духа Святого".

В письмах к тоже прошедшему фронт и ставшему литературоведом сыну Н.С. Фуделю четко обозначен молитвенный и культуротворческий предел: "Не только диссертацию, но и молитву нужно прекратить, когда вместо этого ты можешь, а следовательно и должен, сделать что-нибудь для человека". Филология, как и литература (при том что самому Фуделю последние годы трудовой жизни пришлось работать бухгалтером), предстает у него как религиозный по сути своей способ "отойти от себя": "┘Здесь легче, чем в другом, "оторваться от себя", меньше выпячивать свое собственное отвратительное "я" (точно горб спереди!) и любовно и научно осторожно восстанавливать полустертую страницу".

Второй том включает составленную и прокомментированную автором антологию святоотеческих текстов "Путь Отцов", а также богословские работы "Церковь верных", "Записки о литургии и Церкви", "Причастие вечной жизни" и другие. "┘Отцы настойчиво учат, - утверждает Фудель в "Пути Отцов" идею церковного одухотворения, - что телесный подвиг - пост, сокращение сна и так далее, - служащий главным образом для борьбы с телесными страстями, несмотря на всю его важность, есть все же второй по значению в сравнении с "внутренним деланием", с внутренним очищением человека от его душевных пороков".

В третьем томе помещены работы Фуделя, посвященные творчеству Достоевского, славянофилов, о. Павла Флоренского: "Наследство Достоевского", "Славянофильство и Церковь", "Оптинское издание аскетической литературы и семейство Киреевских", "Начало познания Церкви". Достоевский для Фуделя, использует он выражение французского писателя Вогюэ, это "собиратель русского сердца". Писатель, совершивший "подвиг исповедания Христа".

Обширные комментарии в целом воссоздают исторический контекст, в котором жил и трудился писатель, а некоторые пробелы воспроизводят уже наш контекст - времени его прочтения. К сожалению, авторская воля запрещает публикацию его стихотворного наследия. Издатели позволили себе привести в виде цитат некоторые стихотворные фрагменты, свидетельствующие о немалом поэтическом даровании Фуделя, поначалу, вероятно, испытавшего влияние Андрея Белого:

┘Там, где, познав всю немощь
Канта,
Веков державинская медь
Нам била медленно
в курантах,
Что все должны
мы умереть┘

В целом же очевиден какой-то высший смысл, что духовная перспектива Фуделя приходит к нам именно сейчас, в начале XXI века.