Фоторобот проявляющегося поколения

Читая подряд четыре поэтических сборника двадцатилетних (с небольшим хвостиком) авторов, невозможно избавиться от искушения увидеть за стихами некоторые поколенческие черты. Причем сам поэт может и не догадываться о том, какую именно историческую общность он представляет. Его голосом говорит многоголовое нечто. И чудо высказывания в том, что говорящему оно кажется (судя по обыденной интонации) почти банальным, а иному слушающему - неслыханным.

Задача - открыв глаза утром в своей постели, прожить день до вечера. Прошить собой порядка 14 часов подряд, по очень приблизительному сценарию, вживую. Если вам эта задача кажется тривиальной, стало быть, вам больше тридцати. Покиньте зал.

Другая задача. Дано: два разнополых молодых человека, здоровы, красивы, умны, талантливы, обеспечены и любят друг друга. Один из них залетает. Вопрос: сразу делать аборт или немного посомневаться?

Дядю, постепенно наливающегося кровью и целящегося кулаком в стол, просят не беспокоиться. Вот я, например, сдерживаюсь.

Мы понимаем и даже соглашаемся - жить нелепо и трудно. Хотя почему-то надо.

Михаил Котов. Уточненные ласки. - М.: Поколение, АРГО-РИСК, Издательская программа "Дебют", 2005, 64 с.

Теперь перейдем к индивидуальным преломлениям темы. Начнем с Михаила Котова, потому что он наиболее четко выразил общие проблемы поколения, лучше всех вписался в девиз серии. Мир у Котова предстает чем-то вроде кабинета, где на полках вперемежку с обычными книгами стоят форматированные под книги люди, события, явления природы. Взять, полистать, процитировать, поставить обратно. А что еще делать с книгой┘

Реальный мир не предъявил пока Котову веских причин принимать его (мир) на 100% всерьез. Не было отмашки, сигнала конца репетиции. "Неужели я настоящий и действительно смерть придет?"

Строго говоря, ответ не получен.

Котов - тип сверходаренного двоечника, которому легче догадаться, чем выучить. Догадывается он, как правило, не до того, до чего следовало. Из человека-героя-поэта вылетает полноценный фейерверк метафизических гипотез, а попадает в плохо видный дирижабль истины как максимум одна. Остальные, мерцая, постепенно гаснут в небесах.

Для любителя точных попаданий стихи Котова слишком разрежены, великоваты. Для любителя мерцания - в самый раз.

Дина Гатина. По кочкам. - М.: Поколение, АРГО-РИСК, Издательская программа "Дебют", 2005, 104 с.

Несмотря на молодость, Дина Гатина - давно и довольно известный поэт. Поэтому можно говорить не о ее явлении, а о ее эволюции. До сих пор Гатина, если можно так сказать, интонировала по-своему темы не то чтобы даже общие, а, скажем, подчеркнуто малозначительные, чтобы основная тяжесть падала на сам жест интонирования. Возникал своеобразный "минимализм в большом" - даже из стихотворения "нормальной" длины считывалась краткая лента сдвигов, смещений, авторских жестов.

В книге "По кочкам" есть, скажем так, фирменные аранжировки Дины Гатиной. Но основное ее (книги) тело составляют уже сплошь авторские высказывания - и по языку, и по смыслу. Как будто замечательный певец, самобытно и узнаваемо исполнявший до сих пор чужие песни, начал петь свои.

При этом своеобразие самого тембра немного отступило: центр тяжести сместился в смысл, в пронизывающее настроение, в тон. Исчезла и симпатичность, потому что с нами заговорили о страшном.

Правильнее будет сказать - об ужасном, потому что страшное связано с предметом страха и исчезает вместе с ним, ужас же окаймляет бытие как бы черным дрожащим контуром и, однажды его различив, уже из поля зрения не выпустишь.

Ее темой становится обостренное восприятие действительности - то, что для другого поэта служит инструментом, ключом к другим излюбленным темам.

Ксения Маренникова. Received files. - М.: Поколение, АРГО-РИСК, Издательская программа "Дебют", 2005, 72 с.

Героиня Ксении Маренниковой больна особой разновидностью хандры. Ее можно назвать "тоской неподвижности". То есть посидишь спокойно буквально несколько минут - и чувствуешь, как время начинает разъедать тебя изнутри. Это невыносимо - и так доходчиво изложено автором, что я верю: невыносимо.

Героиня Маренниковой, с одной стороны, не вольна над своими чувствами, с другой, искренне стремится испытывать чувства добрые, светлые и вообще лучшие. Из детства она вышла со скособоченным аттестатом: усвоив традиционную иерархию целей, она не поверила в систему средств.

Эта заряженная нацеленность на все хорошее в сочетании с абсолютной беспомощностью, незнанием "как", делает лирическую героиню преимущественно несчастной, но очень по-русски, трогательно и узнаваемо.

Еще - героиня Ксении Маренниковой исследует мир на ощупь, то и дело получая порцию боли. Получит, отпрянет, отдышится и снова исследует. Я бы мог всю книгу рассортировать по разделам, озаглавленным глаголами из предыдущей фразы. Ну, почти всю.

Татьяна Мосеева. Снежные люди. - М.: Поколение, АРГО-РИСК, Издательская программа "Дебют", 2005, 80 с.

Переходим к Татьяне Мосеевой. Допустим, есть авторская задача - выразить недосказанность, туман, расплывчатость, приблизительность. Способный литератор один к одному нагонит - недосказанности, тумана, расплывчатости, приблизительности. А сильно одаренный противу всякой логики использует острое для изображения тупого, ясность и четкость - для передачи тумана, выверенно нарисует нечто небрежное.

Можно сказать так: строка у Мосеевой просто хороша. Она могла бы оказаться в другом хорошем стихотворении другого хорошего поэта. Но переход от строки к строке настолько неформален, подлинно свободен, что возникает как бы своеобразие походки.

Плохому поэту рифма мешает. У Мосеевой рифма всегда работает на стиль, на четкость. Как цвет платка и, скажем, туфель - можно не сочетать, но лучше сочесть. Внутри стихотворения сочетается все. При этом есть ветерок случайности, нежданной находки. Но он - на протяжении одного стихотворения - дует строго в одну сторону. Например: "я боялась съехать с высокой горки / мне было чуждо что ли / съезжать - подниматься - ступеньки - держись - съезжать - подниматься / с куском картонки / визги, детское бесстрашие, мокрые варежки / отличные снеговики, реже бабы, крепости / большеголовые звери без меха / созидание от неверия / в то, что можно подняться и съехать / моих снежных людей ломали те, кто не боялся / но снежные люди остались, а больше никто не остался".