Андрей Кротков Владимир Дайнес. Жуков. - М.: Молодая гвардия, 2005, 553 с. (ЖЗЛ).
На первой странице очередной биографии маршала Жукова, в анонимном предисловии от издательства, выставлена фраза, с которой нельзя не согласиться: "Большинство авторов книг о Жукове не беспристрастны - такая тема холодной души не терпит".
Несколько деталей, закрепившихся в памяти.
Кинохроника: 24 июня 1945 года, пасмурный дождливый день, из Спасских ворот Кремля на белом коне выезжает 48-летний маршал - посадка и манера держать поводья выдают в нем опытного конника, бывшего драгуна┘
1969 год: среди ветеранов войны, многим из которых тогда еще не сравнялось пятьдесят, ходит по рукам затрепанный пухлый том в красно-белом супере - первое АПНовское издание мемуаров Жукова; читают, спорят, ругаются┘
1974 год: в самиздате появляется стихотворение "На смерть Жукова"; автор - эмигрант-антисоветчик Иосиф Бродский; стихотворение уважительное, горькое, блестящее; официальная советская стихопишущая братия словно воды в рот набрала┘
Такие вот детали.
А собственно книга военного историка Владимира Дайнеса относится к числу книг, к которым не сможет придраться и прицепиться самый многознающий и пристрастный оценщик. В ней все достоверно, все положения подтверждены ссылками на документы, биография маршала Жукова в авторской интерпретации не подвергнута ни разносу, ни лакировке. Но удивительно: обилие приведенных данных, подробные описания боевых операций, цитаты из мемуаров маршала, в которых содержатся автохарактеристики, часто нелицеприятные, с признанием ошибок - все это создает впечатление, что ясности не прибавилось.
Может быть, я ошибаюсь, но почти во всех прочитанных книгах о Жукове видится наработанной своего рода толковательная традиция: маршал одерживал убедительные победы, когда ему не мешал Сталин. Разумеется, дело не в дурном характере Сталина и не в боговдохновенности полководческого таланта Жукова. Далеко не все споры в Генштабе и дискуссии в Ставке запротоколированы. Велики расхождения в воспоминаниях военачальников - одни и те же эпизоды ими рассказываются и трактуются по-разному. Истинную картину хода боевых действий могли бы осветить те, чьи воспоминания записывались редко и неохотно - а если записывались и издавались, то подвергались изуверской правке. Имею в виду фронтовиков, знатоков окопной правды - единственной, пожалуй, правды о войне, которой стоит доверять. И которая жила в устной передаче.
От участников битвы под Москвой, от тех, кто весной и летом 1942 года кормил вшей и слепней в тверских болотах и лесах подо Ржевом и Зубцовом, от бойцов "болотной рати" июня 1944-го, наступавших через трясину на Витебск и Бобруйск, от участников лобового штурма Зееловских высот под Берлином в апреле 1945-го - именно от этих фронтовиков, рядовых, сержантов и младших офицеров слышал я в 1970-х-1980-х годах самую резкую характеристику Жукова: "Мясник"!
Насколько были правы эти люди - не знаю. С их опытом и впечатлениями спорить не приходится. Безусловно лишь то, что они, простые русские солдаты, понюхавшие пороху выше крыши, но не допускавшиеся в золотопогонно-краснолампасные юбилейные собрания, и много лет спустя после войны не могли относиться к Жукову так, как принято в России относиться к тем, кто попал в опалу у властей, - с сожалением и сочувствием. Это неспроста.
Покойный Виктор Астафьев непосредственно не участвовал в военно-исторических спорах. Лишь один раз, в сердцах, с солдатской прямотой и сибирской суровостью, высказался, не называя имен, о "полководцах, которые умели воевать только по затратному принципу".
О Жукове долго еще будут спорить. Будут припоминать ему 1 млн. 836 тыс. убитых и раненых в Московской битве (против 500 тыс. у немцев). Будут оспаривать странные цифры наших потерь в борьбе за Ржевский плацдарм (51 тыс. убитых) и в Берлинской операции (78 тыс. убитых), которые, что называется, по определению не вызывают доверия своей скромностью. Как, впрочем, не вызывают доверия вообще все советские боевые рапорты и статсводки о потерях и трофеях - первые всегда занижались, вторые завышались.
Будут припоминать Жукову и 7 вагонов трофейного имущества, доставленных им лично для себя и ставших в 1946 году причиной служебного расследования. Хотя названное количество - сущая мелочь на фоне деловой оборотистости полководцев рангом пониже маршала: те вывозили барахло эшелонами┘
Жуков - человек войны. Его послевоенная биография в книге В.Дайнеса изложена бегло. В том числе и не проясненный по сей день "эпизод" Тоцких военных учений 14 сентября 1954 года (на полигоне между Куйбышевом и Оренбургом), в котором именно Жуков, как руководитель учений, настоял на реальном ядерном взрыве (вместо подрыва имитационного заряда) и полномерной войсковой операции в зоне поражения. Число погибших от облучения рядовых участников этого "эксперимента" впоследствии преувеличивалось. Однако личная храбрость маршала, находившегося в 11 километрах от эпицентра взрыва безо всяких средств защиты - в данном случае не аргумент. Стратегический азарт не оправдывает прямолинейную логику военачальника, спокойно использовавшего людей (большинство из которых даже не подозревали, на что идут) в роли подопытных мышей. Ссылка на физиков, которые "недоработали", после Хиросимы не звучит.
Финал книги требует взвешенного вывода - которого нет. А в теперешнем безопасном далеке дорого ли будет стоить даже самый взвешенный вывод, что, мол, маршал был сыном своего времени и действовал в духе времени? Поистине сбылась циничная поговорка тех жестоких лет: "Война все спишет".
Вряд ли случайно, что памятник маршалу Жукову, установленный в 1997-м на Манежной площади в Москве по причинам понятным и из соображений исключительно комплиментарных, тем не менее оказался вульгарно-жестокой карикатурой на полководца.
Значит, еще не перекипело. Значит, цена Победы шестьдесят лет спустя еще не выплачена.
