Попса на Садовом кольце

НОВЫЙ МИР

Анатолий Найман. Свой мир. Злоба, прорывающаяся время от времени, лишь украшает наймановскую строку: "К кому взывать, на что надеяться,/ пока кремлевская попса/ за деревцем корчует деревце/ из гнезд Садового кольца".

Анатолий Кузнецов. Я дошел до точки... Главы из книги. Культовый писатель 60-х, автор "Бабьего Яра", так и не сочинил в эмиграции ни одного масштабного произведения. Перед нами его вещи времен работы на Радио "Свобода" в Лондоне, комментарии к собственной прозе, эссе и воспоминания, собранные в книгу сыном покойного Кузнецова. Тексты предельно честные и, естественно, антисоветские. От этого, знаете ли, становится очень горько. Ведь честный советский человек был просто вынужден себя ненавидеть. А лжец и лицемер гордился своими несуществующими достоинствами. Этот расклад и сегодня не устарел...

Алла Латынина. Ваши классики - уроды и кретины, - объясняет нам Маруся Климова. О книге "Моя история русской литературы". В ней, пишет Латынина, "возникает образ озлобленного подростка, который выражает свое неприятие взрослого мира тем, что все делает наоборот. Взрослые требуют мыться - так буду ходить грязным, пугаются испорченного лифта - вот я кнопки и повыломаю, просят не шуметь - а вот я вам магнитофон врублю на полную мощность, твердят, что надо учиться, - так вот назло брошу школу". Инфантилизм, это мягко сказано. И еще. Пошлость не перестает быть пошлостью, если ее вывернуть наизнанку. Со своими недостатками бороться сложней, чем с недостатками Достоевского или Пушкина. Маргиналами в культуре становятся, как правило, не из принципа, а по необходимости: надо ведь хоть чем-нибудь отличиться.

Василина Орлова. Как айсберг в океане. Обзор "дебютовской" и примкнувшей к ней квазилитературы. Дрожащим по-пионерски голосом Орлова умиляется молодым уже за то, что они молодые. Дополнительных аргументов не приводит, наверно, их просто нет. Главный пафос статьи: подвиньтесь, освободите нам пьедестал! За вычетом неумело употребленного сленга и загадочных терминов, статья могла появиться, скажем, в журнале "Юность" 84-го года. Там ей, вероятно, и место.

ЗНАМЯ

Александр Левин. До времен торжества лесоруба. Несколько тяжеловесная подборка хорошего остроумного поэта. Особняком стоит прямолинейный и злой гимн тупым: "Газеты только для тупых/ Журналы только для тупых/ Рекламу только для тупых/ Товары только для тупых/ Для хороших тупых людей -/ избирателей, между прочим┘/ Для самых тупых поясняю:/ страна тупых - это не то же самое,/ что страна чудес". Что и говорить, у демократии есть свои минусы. У демократии по-российски.

Михаил Шишкин. Венерин волос. Новый текст букеровского лауреата, зарекомендовавшего себя как один из самых завернутых и эзотерических романистов. "Венерин волос" полностью подтверждает эту репутацию Шишкина. Псевдодокументальные интервью, античные аналогии, загадочные подтексты, наплывающие друг на друга пространства и времена, композиция, над которой надо размышлять несколько суток, чтобы сложилось единое целое┘ Но ведь и Джойс писал не развлекательные рассказы. И Набоков - чтение не для посетительниц фитнес-клуба.

Наталья Рубанова. Патология короткого рассказа. Не рассказы, а скорее конспекты рассказов. Миниатюры, сжатые до отказа, в большинстве своем с неким социальным надрывом. Про плохую жизнь и трагическую любовь, убитую грязным бытом. Все это несколько надуманно, не очень убедительно, попахивает желанием выдавить слезу из читателя. Хотя есть и ослепительные моменты: "Перед абортами она перечитывала "Москву-Петушки". Вот в этом почему-то не сомневаюсь. Это не правда жизни, которую Рубанова хочет представить еще хуже, чем есть в действительности, а правда литературы.

Гриша Брускин. Из книги "Подробности письмом". Галерея милых и беспомощных персонажей советских времен. Они рассказывают о себе сами, без посторонней помощи. Одним абзацем, репликой, коротеньким письмецом.

ОКТЯБРЬ

Николай Климонтович. Только Остров. Повествование о пятидесятилетнем библиографе Мише Мозеле, писавшем стихи и загремевшем в больницу с очень плохим, прямо скажем, нехорошим диагнозом.

Бахыт Кенжеев. Звук похищенный. Бесконечно длинные строки кенжеевских стихов все больше напоминают документальную прозу. Или реквием по исчезнувшим из нашей жизни вещам. "Безвозвратно исчезли опасные бритвы и приемники на транзисторах,/ даже пейджеры, еле успев войти в анекдоты о новых русских, приказали/ долго жить. Не говорю уж о бюстах Дзержинского┘"

Олег Зоберн. Рассказы из цикла "Тихий Иерихон". От провинциальной тоски и безысходности, которую описывает Зоберн, от "свинцовых мерзостей русской жизни", которые он в изобилии запихивает в каждый рассказ, не остается черного осадка ненависти и злобы. Наверное, оттого, что ни автор, ни герои никого ни в чем не винят. Ни человечество, ни окружающих, ни себя. Для героев это спасение от беспросветной подпольности и животных реакций на мир. Для автора - лучшая из возможных позиций.

Современная поэзия Грузии. Стихи Зураба Ртвелиашвили, Шоты Иаташвили, Зазы Тварадзе, Георгия Лобжанидзе, Гаги Нахуцришвили, Звиада Ратиани в переводах Максима Амелина, Дмитрия Веденяпина, Ирины Ермаковой, Анны Золотаревой, Елены Исаевой, Инги Кузнецовой, Виталия Науменко. Редкий случай в нашей литературной периодике: ровесники переводят ровесников. И не стихи двадцатилетней давности, а свежие и современные тексты. Текущая литература, а не архив и не воспоминания ветеранов. Общая стилевая картинка, которая возникает при чтении этой подборки, дает основание предположить: в грузинской поэзии сегодня идут процессы, знакомые и понятные нам, здесь и сейчас. Из общего массива текстов хотелось бы выделить "Бритье" Звиада Ратиани в переводе Дмитрия Веденяпина. Напоминает одновременно и бесстрастные верлибры Кафависа, и "Оду ванной комнате" Майка Науменко.

Юрий Буйда. Власть всея Руси. Исследование о природе российской власти. Текст так и кишит историческими параллелями: Романовы, Ленин, Лжедмитрий, Ельцин┘ Такое ощущение, что история в России развивается по спирали.

Андрей Балдин. Путешествие 10-го года. Эссе об уходе Льва Толстого из Ясной Поляны. Поток смутных ассоциаций вперемешку с цитатами, краеведческими наблюдениями и закрученными метафорами.

ДРУЖБА НАРОДОВ

Ольга Кучкина. Этаж, или Сомкнулись воды┘ Журналистика, прогулки по Москве, любовь-нелюбовь, семейные неурядицы┘ Нормальная жизнь, нормальные люди. Смущает лишь легкий налет безвкусицы, свойственной дешевым женским романам. "Знаешь, я, кажется, могу умереть, - сказал он, откидываясь на подушку, когда в очередной раз исцеловал ее всю". Стиль вообще не самое сильное место у Кучкиной. Весь пар уходит в реалии и сюжет.

Александр Карасев. Чеченские рассказы. Именно рассказы, а не воспоминания ветерана, вернувшегося из горячей точки. Лучшее в них - о людях, а не о перестрелках: "Бывшая жена тоже спит со мной, от тоски. Ее печальные глаза смотрят одиноко; она произносят привычно: "Узнаю своего мужа" (очевидно, она имеет в виду застывший на полу в позе расчлененного как попало трупа спортивный костюм). Через час она уходит повеселевшая: у нее женатый любовник с двумя взрослыми детьми". Карасев тратит две фразы на то, о чем принято сочинять романы с продолжением в трех номерах. Лучшая, на мой взгляд, проза апрельских "толстых" журналов.

Юрий Николаев. Записки окопного сержанта. А вот это действительно воспоминания ветерана. Человека, проведшего на передовой всю войну. Первый бой, ранение, партизанщина, плен и поход на Берлин. Плюс поразительные по своей точности и откровенности диалоги. "Я уснул, как провалился, пока не разбудил голос сестры: "Больной, пить будете?" - "Что?" - "Водку". - "Буду". О такой войне лично я еще не читал.

Попытка определиться на пересеченной местности. Русская литература: школа попсы или посол доброй воли? На круглом столе социологи, переводчики, критики и издатели попытались выяснить, что несет культурная экспансия России в бывшие республики СССР и существует ли вообще эта экспансия. К единому мнению не пришли, но согласились на том, что одна из функций русской культуры - "собирание" национальных литератур.

ЗВЕЗДА

Верн Рутсала. Необъявленные Олимпийские игры. Стихи. Перевод с английского Евгения Сливкина. Стихи в прозе финско-американского профессора английской литературы, шутника и концептуалиста. Ничем не хуже приговских инструкций и предписаний. Особого удивления заслуживают названия этих опусов: "Состязание по ходьбе с бодуна", "Соревнование по фигурному скучанию", "Сигаретозатягивание", "Ненавиденье" и, наконец, самое сильное, "Заблудка в трех соснах": "Каждый рекордсмен мечтает достичь результатов того почтенного чемпиона, который в течение целого года, просыпаясь, не понимал, где он находится, хотя никогда не покидал своего инвалидного кресла". Английский это юмор? Финский? Скорее американский. По крайней мере, Вуди Аллен тут же приходит на ум.

Иосиф Бродский. Памяти Карла Проффера. Перевод с английского Ольги Ворониной под редакцией Александра Сумеркина. Речь памяти легендарного основателя и владельца издательства "Ардис". Человека, благодаря усилиям которого третья волна русской эмиграции смогла состояться на Западе. Издателя Довлатова, Ефимова и самого Иосифа Александровича. "Ключевой составляющей деятельности "Ардиса", - рассказывает Бродский, - были добыча и вывоз рукописей из страны. Связанные с этим сюжеты порой были хитроумнее вымыслов Ле Карре". Публикуется впервые.

Американский Набоков. Ольга Воронина. Набоков в журнале "Ньюйоркер". "Набоковы не были отрезаны от России┘" Беседа Станислава Швабрина с Эллендеей Проффер. Любопытно, что в культовом американском журнале Набоков печатал поначалу не рассказы, а стихи. Любопытно и свидетельство вдовы Проффера об отношении Набокова к Солженицыну: "Солженицын громадная личность, но все же это не совсем литература, все это имеет очень мало общего с искусством, там и тут попадаются находки, но в целом┘"

Александр Генис. Опасные связи. Описывая изменения, произошедшие с Нью-Йорком после теракта 11 сентября исторического, Генис делает неожиданный вывод: "Проверенный историей ответ на вызов террора - рафинированный разум нового Просвещения, открывшего нашей эпохе ее истинного предшественника - XVIII век".

НЕВА

Арлен Блюм. "Нева". Годы оттепели и застоя. Хроника цензурных репрессий. По случаю пятидесятилетнего юбилея "Невы" Блюм рассказывает несколько историй не-публикаций скандальных (по тем временам) текстов на страницах журнала. Среди них: "По ком звонит колокол" Хемингуэя, стихи Александра Яшина, "Счастливый неудачник" Вадима Шефнера, "По собственному желанию" Сергея Довлатова. Диву даешься, какие разные авторы смущали советских цензоров. Об одних сейчас и не вспомнят, о других будут помнить еще долго вне зависимости от запретов и публикаций.

Александр Городницкий. Стихи. Гумилевщина прет из автора "Кожаных курток" чуть ли не в каждой строфе. Ну например: "Пусть тучнеют стада меж библейских зеленых полей,/ Где звенят твои песни, земным неподвластные срокам,/ И склонились посланцы у пыльной гробницы твоей/ Трех враждебных религий, тебя объявляя пророком". Вероятно, Николай Степанович был в глубине души отъявленным каэспэшником.

Борис Никольский. Три истории из журнальной жизни. Главный редактор "Невы" продолжает рассказывать редакционные анекдоты. Иногда смешные, иногда философские. Об Анастасе Микояне, Льве Лосеве и самом себе, попавшем на больничную койку.

Валерий Попов. "Жизнь чужая и моя". Заметки лучшего ленинградского рассказчика о поездке в Израиль в компании Аксенова, Битова, Улицкой и Наймана. Никакой философии. Сплошное человеколюбие и наивность.

МОСКВА

Капитолина Кокшенева. Самозванцы, или Взгляд на искусство из-под коровьего хвоста. Доктор филологических наук защищает русское искусство от московских акционистов. Заодно досталось центру Сахарова, Швыдкому и Церетели.

Юрий Коротков. Девятая рота. Герои афганской войны в изображении Короткова - люди не самые безупречные. Среди них немало наглых дедов, придурков, трусов и просто хороших, но туповатых парней. Метафизика отсутствует начисто. Даже из-под крыла самолета они видят землю плоской и неприглядной. "Внизу был какой-то поселок, а за ним - площадка для пионерских линеек с высоким металлическим флагштоком, трибуной и фанерными щитами, на которых красовались отдающие салют узбекские пионеры и Ленин, тоже смахивающий на узбека". Все это убожество заглушается героической кодой: "Мы уходили из Афгана. Мы победили. Мы - девятая рота - выиграли свою войну".

Сергей Фомин. Россия, Украина, СНГ: сосуществование или интеграция? Автор разоблачает козни Запада в ходе "оранжевой революции". Счастье, утверждает он, возможно лишь при полной интеграции России, Украины и Белоруссии.

Игорь Шафаревич. Будущее России. Академик Шафаревич предлагает новую историческую концепцию. Суть ее, сколько можно понять, в сравнении русского народа с христианами времен распада Римской империи и терпеливом ожидании краха западных стран, после которого и начнется наконец настоящая полноценная жизнь.