Автопортрет с румяной изморозью

Сергей Мнацаканян. Зимняя философия: Стихотворения и поэмы. - М.: Молодая гвардия, 2004. 423 с. (Золотой жираф).

Цвет, пластика, жест - вот, пожалуй, главные доминанты в лирике Сергея Мнацаканяна. Вроде бы пастельные тона окутывают "зимний мир" поэта, где ностальгически прорезывается "розовое детство", где "просека брезжит розово, не в будущее ль скользя", а "пламени дуновенье в небе выводит розовые скрижали"... Но "видал я Сталина в гробу", и вовсе не беззвучные звуки рисуют узор изморози на поэтической прозрачности, складываясь в меты Времени и Пространства современной Души.

"Зимняя философия" - избранное Сергея Мнацаканяна - дает внезапный срез нашего бытия в его обнаженной простоте и многоцветной сложности: "Вечер розовый, но почему / черным холодом тянет оттуда?" Кажется, пронзающие век минувший языки красного пламени - революций, войн, борьбы за веру - перерождаются здесь, поддавшись историческому смирению, утрачивают бунтарскую силу, но одновременно высвобождают и какие-то неизвестные ранее чувства: "А просека брезжит розово"...

Действующие лица книги - это Небо, противостоящее "печальному Быту" с его коммуналками, "коллективными фикусами" и "пружинящей под подошвами пустотой". Это лишенная былого величия История, с ее сатрапами, "насильниками и сволочью", в гротескном отражении новых времен: "глянь в зеркало! - а там хмельная девка, / валютная потасканная б..." Резкий абрис автора "угловатых сонетов" развернут к читателю, скорее, феноменологически. Это "я" без прикрас, человек как он есть, способный к самораскрытию - "на пределе", за гранью, "за чертою". В современном ему мире все прозрачно и призрачно, промежуточно и мистически прерывно: "В этой заводи замерло Время - прервался его яростный ход"; "и - наг! - стоит в пустыне жизни любой разумный человек". Но, наверное, главное здесь - метко схваченное состояние мира в изменении его былых очертаний. "Незаметно реальность меняет черты, / поражая своей простотою, / и уже ты стоишь у последней черты, / а скорее всего - за чертою..."

Автопортрет "зимнего философа", однако, обращается порой в излишество "узора ангела", что "лег на розу" книжной псевдокрасивости. Нельзя потому утверждать, что в книге все равноценно - издержки "избранного", включающего стихи и поэмы разных лет? Неуместно, к примеру, смотрится декларация сферы (поэтического) отрицания через перечисление возможной бредятины ("Ошибаются те, кто считает, / что женщина состоит из / прически и половых губ"), или сползание на уровень соцреалистической здравицы ("да здравствует покой завода, / отдохновение станка"), или надрыв в духе жестокого романса ("И только лишь нежная мука / ее омрачала чело"). И все же - "...Я романтик все-таки в душе", - признается Мнацаканян, и мы не ставим точку в творческом движении несомненно интересного поэта, что "четверть века бредил этой книгой"...