Жизнь в формате монолога

Евгений Гришковец. Планета. - М.: ZEBRA, 2005, 239 с.

Эта книга не вполне обычна по формату высказывания. Не просто сборник прозаических произведений и пьес. Перед нами сборник пьес и монологов автора, которого (как исполнителя плюс режиссера) очень многие уже видели в театре. Настолько многие, что они, вероятнее всего, и расхватают тираж. По составу сборники Гришковца сильно пересекаются, поэтому каждый вновь выходящий скорее увеличивает суммарный тираж и охват аудитории. То есть скорее всего читатели этой книги дебютируют именно как читатели, а не зрители Гришковца. Ситуация не вполне литературная - мы попали на поле невероятно расплодившихся в последнее время произведений актеров и политиков. Тех, кого мы видели, но не читали. Между тем Гришковец если и не Писатель по преимуществу, то уж точно Автор, автор трижды и четырежды (драматург, режиссер, актер, художник).

И еще. В отличие от большинства авторов-режиссеров-актеров (того же Шукшина) Гришковец лично произнес со сцены примерно 70% написанных им слов (некоторые женские монологи "Планеты" вообще написаны не им). Возникает мысль о смычке с поэзией, о письме с голоса, о рождении прозы (драмы?) из интонации, системы гортань-губы-лист. Но вернемся к особенностям контакта писателя и читателя.

Лично я сперва прочитал книгу Гришковца "Город" (без особого впечатления), потом с огромным удовольствием посмотрел моноспектакль "Одновременно", теперь насквозь прочитал сборник. Действительно, лучше и даже необходимо один раз увидеть. Причем совсем не обязательно именно ту пьесу, которую читаешь. Вообще Гришковца.

"Планета" условно делится на автономные пьесы. Они скорее воспринимаются как фрагменты огромного, еще недописанного целого, немного по-разному уточняя общую творческую задачу.

Слова, как правило, стерты, неярки, но крепко держатся за руки. Принцип такой: попробуй быстро, не раздумывая, сказать о том же, получится примерно так. В идеале - проскользишь, как по трассе бобслея. Допустим, на тридцатом спектакле Гришковцу (его речевому аппарату) покажется удобнее произнести вот это чуть иначе. Кто ему, хозяину-барину, помешает? Читатель с азами филологического образования догадывается: Гришковец производит фольклор. Помните "Кавказскую пленницу" - "это студенческий фольклор"? Гришковец обналичивает фольклор горожанина средней руки, не олигарха, но и не люмпена. В меру путешественника и автолюбителя, мужа и чуточку бабника, сына и отца. Его голос звучит в полную силу, и если даже монолог раскидан на двух артистов, то реплики можно перетасовать, как карты. Менталитет, извиняюсь за выражение, один, интонация одна.

Любопытнее последить за ассоциативным рядом. Я многое для себя понял, когда прочитал маленький отрывок о человеческом хвосте. Что было бы, мол, если бы у людей были хвосты. Мы с товарищами предположили такой вариант лет двадцать назад и под общее хихиканье минуты за две выложили весь пазл: модные чехлы, бантики, жесты хвостами, специфические виды спорта. Гришковец с невероятной точностью воспроизвел наши тогдашние две минуты трепа. То есть не только "как сказать", но и до некоторой степени "что" у Гришковца не индивидуальное, а пойманное общее. Интересно, что, когда автор не проговаривает, а предполагает, "создает", он извиняется за безответственность.

Автор "Планеты" не запирается в творческой мастерской, а блуждает среди нас. Не медитирует, а наблюдает, растворяется. Не ищет в мутных безднах сознания себя, а храбро окунается в коллективное бессознательное, исполняет сотни ролей или одну текучую - человека общего положения. Из пьесы "Планета", в общем-то, наугад открытое: "┘А с другой стороны, можно вообще не иметь ни дома, ни дачи, а значит, не иметь своего окна и всю жизнь мотаться. Бесконечные аэропорты, вокзалы, какие-то прокуренные бары, кафе, какие-то гостиницы. А гостиницы все ужасные. Нет, бывают, конечно, очень хорошие, дорогие гостиницы, но все равно, в любую гостиницу заходишь, а там одноразовое мыло, одноразовый стаканчик, и ты сам чувствуешь себя одноразовым, ну, в лучшем случае, двухразовым".

Кроме последней полуфразы, банально все - и мысли, и способ говорения. Ничто и сказано никак. В конце искрит какая-никакая метафора. А теперь представьте себе триста человек в зале, в напряженной тишине внимающих этому абзацу как откровению, а в конце напряжение разрешается благодарным смехом.

Где же истина? Финальный аккорд пьесы "Планета" передоверен ремарке. Не слову, а жесту. Мне посчастливилось увидеть в театре не только Гришковца, но и моноспектакль "под Гришковца", Гришковца без Гришковца. Не действует (при всем профессионализме другого автора-исполнителя) ни творческая система, ни финальный жест. Не действует жест и на бумаге. У Гришковца - действует. Представьте себе стихи, обретающие поэтическую мощь только в авторском чтении. Ну, в крайнем случае, когда мы вспоминаем авторское чтение. Мы искренне затрудняемся однозначно фиксировать авторскую удачу (или неудачу).

С другой стороны, мы покупаем ноты Баха или Моцарта не затем, чтобы летать и плакать непосредственно над нотами. С третьей стороны, у нас есть шанс исполнить по ним музыку, а потом полетать и поплакать.

В идеале читатель Гришковца, закрыв книгу, чувствует себя выговоренным. Перефразируя Вуди Аллена - тысяча сентенций о жизни, которые все мы могли произнести, но боялись упрека в словоблудии. Наособняк стоит пьеса-монолог "Дредноуты", где Гришковец перелагает, практически переводит на наш изъеденный рефлексией язык героические истории, другую жизнь. Но "Дредноуты" как раз показывают, насколько интонация, звук важнее темы. Сидя в пивняке и рассуждая о Чингисхане, ты остаешься в пивняке, а не оказываешься в бескрайней степи. Скажем спасибо автору, переносящему нас хотя бы в пивняк волшебством своего голоса.

Итог, близкий к зачину. Книга "Планета" идеальна для видевших Гришковца в театре и еще не купивших его других книг. Для невидевших она преждевременна. Для уже приобретших любой другой его сборник - избыточна. Не в том дело, что в ней нет новых пьес, а в том, что новые не много прибавляют к уже известным.