Патака

Анатолий Королев. Быть Босхом. Роман. - М.: Гелеос, 2004, 320 с.

Анатолий Королев. Дракон. Представление. - М.: Футурум БМ, 2003, 239 с.

Романы Анатолия Королева (р. 1946) попадали в длинные списки Русского Букера ("Эрон" в 1995; "Быть Босхом" - только что). Но до списка короткого дело не дошло ни разу. Известно, что букеровское жюри обычно старается соблюдать политкорректность. Проза же Королева в рамки политкорректности (как ее у нас понимают) не вписывается.

Помочь Босху

Проза Королева причудлива, странна, жестока, страшна. Порой способна вогнать читателя в состояние омерзения┘ Как будто следишь за работой паталогоанатома. Зато не забудешь. Его называют "певцом жестокости", "литературным сатанистом" и даже "Каннибалом Лектором российской словесности".

Сам писатель считает, что в силу тайного договора с читателем - ведь он же взял книгу в руки! - имеет право утяжелять "ношу чтения" и заставлять читателя мучиться.

Роман "Быть Босхом" - из того же ряда.

"┘в кювете лежит опрокинутый на спину труп молодого солдатика невероятного синего цвета. Страшные ультрамариновые руки торчат из рукавов рыжей шинели. Жуткое лицо с выпученными белками глаз. И рой мух. От жары вонь разложения уже встала в полный рост над молодой смертью". Изумление перед уродствами бытия выплескивается в избыточных эпитетах: "невероятный", "страшные", "жуткое"┘

Мучающийся читатель должен полюбить этих уродов и эти уродства. Чем уродливее, тем больше усилий требуется на преодоление - и тем чище, бескорыстнее будет любовь (если, конечно, будет). Так рождается милосердие. И, возможно, нравственная гениальность, к которой взывает писатель, завороженный эстетикой безобразного.

"Быть Босхом" - первый роман Королева, в котором он рассказывает о себе. О том, как выпускника филфака за связь с диссидентами направили на службу в дисбат следователем. Днем он осматривает трупы и проводит допросы, ночью - сочиняет роман об Иерониме Босхе. В одной из своих прежних жизней эстет-лейтенант был его подмастерьем. (Ср.: "Однажды Босх привел меня в харчевню./ Едва мерцала толстая свеча в ней / Горластые гуляли палачи в ней,/ Бесстыжим похваляясь ремеслом┘" Павел Антокольский. Иероним Босх.)

"Мой тогдашний Босх - башня слоновой кости, встающая из пучин бишкильского потопа". Очень своеобразная башня из слоновой кости, надо сказать, в которой сумасшедший художник смакует "гадкие рожи и мерзкие увечья". Впрочем, мерцающая здесь трогательно-наивная вера в существование непроходимой границы между "поэзией" (грезами художника) и "правдой" (бытом дисбата) опровергается текстом. Чем глубже в него погружаешься, тем сильнее ощущаешь, что Босх и зона отражают друг друга, как зеркала, взаимно умножая отраженье. Соединяются, сопрягаются, перетекают друг в друга.

Роман проиллюстрирован фрагментами картин Босха и наравне с ними - рисунками уголовных татуировок (голова черта, ню, распятая на кресте Уголовного кодекса, и т.п.). А история жизни Босха как бы подкрепляется тезаурусом, откуда (неосведомленный) читатель узнает: форсунка - это анус, божница - унитаз, маслина - пуля, кильдым - притон┘

К фене у автора свои претензии: "Феня - куча зловонного кала, где белинский - буханка белого хлеба, небо - потолок в камере, море - менструация, бог - бухгалтер в ИТУ... Феня осознанно поганит звучание Творца". Но так же и Босх, "искусно изобретая всякую нечисть на своих полотнах, преступает запрет, положенный Господом на похоть воображения".

Более того, средневековый художник отлично рифмуется со старшиной Стонисом, прекраснодушным садистом, придумывающим изощренные пытки для нарушителей дисциплины. Ибо "придумывать все новые и новые пытки было главным занятием Босха всю жизнь".

Главная проблема героя, точнее - для героя, это его принципиальный эстетизм (за который, впрочем, он иногда принимает эскапизм). "┘почему ты сам спятил на Босхе и Джойсе, лейтенант? Один твой дед - алтайский шахтер, другой - уральский крестьянин. Шагом летящего по паркету холодного льда конькобежца в парике Буало, остекленев на ветру эготизма, ты скользишь мимо жизненной груды униженных и оскорбленных".

Босх тоже не любит нищих и калек. Но он не любит их как моралист. И возникает вопрос: а Босх был эстетом?

"...отныне сдирание кожи с бездушной оболочки становится главной страстью Иеронима: видеть истину - значит свежевать человека". Быть Босхом - значит свежевать человека. Быть эстетом - значит только наблюдать за процессом свежевания, извлекая из этого своеобразное удовольствие. Но не более того. "Кстати, я никогда не был интеллигентом, я хуже: я - посторонний", - объясняет наш герой капитану госбезопасности. В данном случае посторонний и есть эстет в русском изводе.

Напряжение, возникающее между эстетом и моралистом, и создает то энергетическое поле, в котором живет проза Анатолия Королева.

В сущности, роман "Быть Босхом" есть непрекращающаяся рефлексия по поводу выяснения отношений человека со злом.

А самый главный урод здесь - Иероним Босх. Можно ли его полюбить?

Книга "Дракон", изданная скромным тиражом в 1 тыс. экз., - идеальный контрапункт к роману "Быть Босхом". В данном случае книга - это жанр. Разнородные материалы, собранные в ней, обретают новый эстетический смысл. И оказываются "романом воспитания". С посвящением: "Памяти мамы. Елизаветы Михайловны Королевой (1918-2002).

Книгу составляют: два предисловия (от издателя и от автора); юношеское сочинение "Дракон", посланное автором в 1971 году в "Новый мир"; рецензия на него Юрия Домбровского - своего рода "охранная грамота" ("автор по-настоящему талантлив"); рисунки писателя Королева (в отличие от прозы - светлые) и рассказ о детстве-отрочестве-юности с фотографиями.

Сочинение "Дракон" заставляет вспомнить не столько о Шварце (хотя легкая ирония по отношению к его пьесе - символу советского свободомыслия - ощущается), сколько о пьесах Блока. "Дракон" задумывался как "идеальный текст о свободе и предопределении". Что ж, многие в те годы были фаталистами - и находили в этом особую прелесть, но о свободе и предопределении размышляли единицы.

Действие "Дракона" приметно начинается 24 сентября - в день рождения автора. Возможно, тогда же и кончается. "Чертоги воображения исчезли, я выглянул из форточки окна на втором этаже старого деревянного дома, над моей головой распахнулось бесконечное осеннее небо, в котором висели такие чистые звезды, словно ясные и ровные кусочки белого пламени, и кругом такая свежая тишина, что, кажется, сейчас откроется истина или с темного глубокого неба посыплется снег сентября". Так писал юный Королев.

Фотографию старого деревянного дома - из окна которого открывались такие дали! - читатель книги обнаружит через 13 страниц - в главе "Утонувшее время. Архив с комментариями автора". Здесь же старые фотографии: "Пермь моей юности - уродливый город... Красота здесь добывается с трудом. Для того чтобы полюбить это израненное замусоренное пространство, нужно обладать мощным эстетическим чувством. В этом городе нет ни одной конной статуи┘"

Но то было время, когда сам воздух был пропитан литературой. Когда книги значили в жизни столько, сколько они уже не будут значить никогда. Когда свои своих узнавали по цитатам. Когда сквозь внезапно образовавшиеся проемы в стене дули свежие ветра. И, честное слово, Москва в этом отношении мало чем отличалась от Перми.

Там же, в Перми, поступив в университет, юный Королев переживает "счастье горячей молодой дружбы", проходящей в "творящей атмосфере ироничного рыцарства", без которой никакой "Дракон", никакой "Эрон" не случились б".

Из пермской жизни - и сумасшедший Яша. "Когда его обижали, он говорил - "яма".Когда не обижали - "коммуна". А когда он не знал, что перед ним - добро или зло, он напряженно произносил странное слово "патака┘". В нем, единственно, отражалась тень мысли". Так и мы, даже будучи эстетами, напряженно пытаемся понять: что перед нами - добро или зло? Патака?