Игры в революцию

Патрик Рамбо. 1968: Исторический роман / Пер. с фр. Н.Морозовой. - М.: Ультра.Культура, 2004, 256 с.

Исторический роман - жанр опасный. Известная довлатовская формула, что в таких произведениях авторский талант заменяет эрудиция, все еще в силе - ее никто не отменял. Как ни печально, не отменил и Патрик Рамбо, избравший для своей книги крайне выигрышную и безумно популярную сейчас эпоху - конец шестидесятых годов прошлого века.

Поставив в заглавие своего романа громкую дату - 1968, Рамбо почти обрек книгу на популярность в растущих сейчас кругах антиглобалистов, для которых эти четыре цифры - своеобразная дата рождения. Автор понимал, для кого, по сути, он пишет книгу, а потому до краев наполнил ее романтикой той эпохи: молодые и красивые революционеры, не относящие себя ни к правым, ни к левым, крушат все вокруг, захватывают Сорбонну, шествуют по улицам Парижа, распевая "Интернационал", хамят в лицо своим ортодоксальным родителям, пишут громкие листовки и занимаются любовью.

"Сочные" картины молодежного бунтарства сменяются политическими хрониками: стареющий де Голль, коварный Помпиду, решительный Миттеран. Но хроники - это скорее дань традиции жанра. Герои хроник, оставаясь реальными историческими лицами, выглядят совсем омертвевшими на фоне вымышленных персонажей. Их Рамбо подбирал особенно тщательно. Призывник Корбьер устраивает "забастовку усердия" на своей военной базе, красавица Марианна покидает друзей и уходит к маоистам, главный герой Порталье после краха всего движения совращает жену депутата Жюрио...

Наверное, поэтому книга написана еще и как роман с продолжением. Этот жанр Рамбо куда более приятен. В предисловии он признается: "Речь шла о том, чтобы сочинить своего рода роман с ежедневно публикуемым продолжением о событиях мая 1968 года, тридцать лет спустя воссоздав их атмосферу и перипетии. Идея показалась мне очень соблазнительной". И сразу же уточняет, что сама эпоха интересует его даже меньше, чем таинственная форма романа в эпизодах: "Я бы согласился написать нечто подобное и об охоте на тигра в Малайзии, и о проделках юного Моцарта, и об отмене Нантского эдикта".

Выбрав взгляд стороннего наблюдателя, блуждающей и всевидящей камеры, способной проникать как в политические резиденции, так и в занятые бастующими подвальные помещения Сорбонны, Патрик Рамбо изо всех сил старается быть объективным в своих симпатиях. Он понимает, что идеи студентов во многом абсурдны, и создают скорее видимость революции, чем саму революцию. Пытается оправдать неловких и толстопузых сотрудников отделений милиции. Почти поддерживает де Голля, увенчавшим майские события новым усилением порядков и норм:

"- Очень приятно, - ответил Лантье, - но мы вас не впустим.

- Почему?

- Потому что тогда дирекция вызовет полицию.

- Мы с вами боремся за одно и то же!

- Нет, - сказал Лантье, - конечно, очень весело все крушить, а что потом? Кто за это будет расплачиваться? Мы.

- Революция...

- А кто здесь говорит о революции?"

Но объективным быть у него не получается. Еще бы. В предисловии он говорит, что в то время ему самому было около двадцати... Эта эпоха запомнилась Рамбо глазами такого же подростка, напихавшего под одежду журналов для защиты от полицейских дубинок, взявшего про запас пару банок горошка и скандирующего поэтические лозунги вроде: "Под булыжниками - пляж!" Эти воспоминания особенно ярко выделяются в книге.

Рамбо написал "1968" не для того, чтобы делать какие-либо политические выводы. Он пытается рассказать сегодняшним двадцатилетним, которые, как уверен главный герой книги, "покорно и даже с удовольствием позволят промывать свои мозги", о своем времени. Когда можно было, с одной стороны, мирно учиться в Сорбонне, с другой - объявлять вотум недоверия правительству, кидаться булыжниками и играть в революцию при первом же случае несправедливости и несвободы.

Если не из-за этого, то из-за чего Патрик Рамбо написал такой пронзительный эпилог? И потому у русского издания книги полушуточная-полусерьезная пометка "Хранить в недоступном для детей месте!".