Симпатичная человечина

НОВЫЙ МИР

Бахыт Кенжеев. Возбудитель праха. Чем дальше, тем сильнее дрейфует Кенжеев от Мандельштама к позднему Бродскому. То ли это влияние возраста, то ли сознательное решение, но энергии в стихах, по-прежнему изящных и мудрых, осталось совсем немного: "Человек под старость покорен своей судьбе - где же я об этом прочел? / Лишь язык шевелится сам по себе и не просит хозяина ни о чем". А раньше к покорности добавлялись еще ярость и горечь.

Алексей Варламов. Все люди умеют плавать. Два очень мощных рассказа на тему "Вода и жизнь". Один с грустинкой, другой с чертовщинкой. О мальчике, который боялся плавать, а потом стал чем-то вроде дельфина-убийцы. И о дворнике, который знакомился с девушками в бассейне. В одном вода ассоциируется с любовью и сексом. В другом - со страхом и смертью.

Андрей Зубов. Размышления над причинами революции в России. Опыт восемнадцатого столетия. "Любители Империи могут услаждать себя огромными территориальными приращениями екатерининского царствования, но и они должны понимать, что средства на бесконечные войны и на колонизацию казна получала, отчуждая весь прибавочный труд рабов. На этом же отчужденном продукте, на непостроенных школах и больницах, на жалких хижинах и примитивных орудиях рабов созидалась вся великолепная культура Золотого века петербургской эпохи, ее дворцы и лицеи, дворянские гнезда и столичные театры, стихи Сумарокова и оды Державина. Владимир Набоков как-то цинично заметил, что без крепостного права не было бы и Пушкина┘ Если действительно Пушкин бы не состоялся без его михайловских крепостных, то, быть может, пусть лучше не было бы Пушкина?" Разделяю антикрепостнический пафос автора, но Пушкин-то чем провинился?

Валерия Пустовая. Новое "Я" современной прозы: Об очищении писательской личности. В.Маканин, С.Гандлевский - Р.Сенчин - И.Кочергин. Тщательно избегая термина "лирический герой", Пустовая рассуждает о писательской парадигме в современной литературе. Герой маканинского "Андерграунда" предстает у нее чуть ли не предтечей Сенчина, а Криворотов в "НРЗБ" Гандлевского "оказывается в ситуации безвыходной альтернативы: можно быть ужасным Никем - или расплывчатым Всяким". В общем, заклеймила Пустовая писателей. Заклеймила и осудила. Может, она и права, но только живут и сочиняют люди не по высоким нравственным канонам, не по велению времени, а у кого насколько хватает сил и возможностей.

ЗНАМЯ

Светлана Кекова. Тени летящих птиц. Духовные по своей сути стихи, но очень сдержанные, без пошлости и надрыва. Без патетических восклицаний и исконно-посконной лексики. "Нужно ночью вставать, одеялом детишек укутать, / задремать и очнуться, окончательно все перепутать, / колыбельную петь так, как листьями плещет осина, / на старинный мотив "возвращение блудного сына"┘

Эдуард Кочергин. Питерские былички. Яркие и смешные истории о городских маргиналах, "праведных людях, опущенных жизнью времен крутой Совдепии". Нечто среднее между рассказами и мастерски написанными очерками. Оцените язык: "Постепенно алкогольная болезнь превратила корифея циркового комизма в беспутную, хотя и симпатичную человечину".

Соломон Волков. Сталин и Шостакович: случай "Леди Макбет Мценского уезда". Фрагмент из новой книги "Шостакович и Сталин: художник и царь". А интрига в том, что вождя взбесил эротизм оперы Шостаковича.

Владимир Козлов. История из угла, или Миг Просвещения. Рассуждения филолога об информационном обществе вперемешку с обширными лирическими отступлениями.

Никита Елисеев. Право на саспенс┘ О мемуарах братьев Стругацких, их ученике Вячеславе Рыбакове и итальянском писателе Тонино Бенаквиста. "Писатель, даже автор триллера, хочет быть философичен. Читатель, даже интеллигентный, хочет философичность заглатывать с порцией "саспенса". Его право".

ОКТЯБРЬ

Игорь Иртеньев. Не надо нам чужого бренда... Подборка составлена по принципу "несмешные стихи смешного поэта". Есть у Иртеньева и такие. Но в этих стихах он с трудом балансирует между правдорубством и стенгазетой. Лучшее в серьезном Иртеньеве - горькая издевка и фольклорный, почти "высоцкий" размер: "Солнце всходит за забором, / А заходит за сарай. / Хошь клади на все с прибором, / Хошь ложись да помирай. / Хошь стихи пиши в альбом, / Лобзиком выпиливай, / А хошь об стенку бейся лбом / Да петлю намыливай".

Дмитрий Храповицкий. Время жарко окрасит слова┘ Очень мощные зачины стихов и, к сожаленью, смазанные концовки. А среди первых строф встречаются гениальные: "Чувства будут положены в банк, / на проценты появятся дети, / я приду, осторожный как танк, / с пепси-колой в бумажном пакете". И еще: "Притаился алкоголик / в маленьком Васятке. / Он идет играть под столик / сам с собою в прятки".

Юрий Петкевич. Упросить улететь. Наивный и трогательный рассказ о влюбленном мальчике Яше. В нем есть что-то неуловимо бунинское и хемингуэевское одновременно. Любовь, смерть и попытка разобраться в собственных чувствах. "Яша узнал в ангеле президента, которого каждый день показывают по телевизору, и даже не удивился - будто каждый день общался с ним, когда этих президентов, как и ангелов, просто так, в жизни, никто ни разу не встречал. Лицо у президента как бы подсвечивалось снизу, мальчик опустил глаза - в эмалированном ведре горят бриллианты! От восхищения Яша проснулся. Посмотрел на будильник: в темноте на циферблате не видно стрелок; взял часы - и в руке у него заведенный механизм прозвенел".

Евгений Попов. Всеволод Кочетов как предтеча концептуализма. Главы из романа В.Кочетова "Чего же ты хочешь?" с комментариями и отрывки из пародий З.Паперного и С.Смирнова. Разумеется, к концептуализму бывший главред "Октября" никакого отношения не имеет. Для этого он слишком серьезен и правоверен. Но его серьезность и правоверность разоблачают гомо советикус похлеще любого соцарта. Пригову с Сорокиным и не снилось такое: "Господа! - Резким своим выкриком Порция Браун остановила танец. Она стояла с поднятой рукой. - Одну минуточку! Кирилл вздумал меня поймать на расхождении моих слов о стыдливости с делом. Мы только что заключили пари. Сейчас будет стриптиз. Прошу устроить свет соответственным образом.

В лицо Ии ударил жар. Не может быть, этого не будет, американка не решится на это, нет!

- Товарищи, товарищи!.. - в отчаянии восклицала она".

ДРУЖБА НАРОДОВ

Валерий Исхаков. Без жалости. Мария Москвина. Зеленые горы и белые облака. Две повести не имеющих ничего общего между собою авторов построены на одном и том же приеме. Очень внятный и чистый стиль, простой и аккуратный язык, свойственный профессиональным рассказчикам, - при почти полном отсутствии действия. Весь экшн сдвинут на периферию, на второй план. А на первом - отношения людей, диалоги, короткие зарисовки. Разница лишь в том, что у Исхакова в центре текста - коллизия "мужчина-женщина". А у Москвиной - история дрессировщика из Дуровского уголка.

Елена Долгопят. Мальчики. Цикл рассказов, который чисто формально можно отнести к категории "взрослым о детях". Лучший из них - "Часы", ремейк истории про Хоттабыча. Мальчик Сашка просит джинна скорректировать прошлое. Вместе с прошлым меняется будущее и настоящее. В этом настоящем ему уже не нужны чудеса.

Исаак Башевис Зингер. Последний Шлемель, или Рассказы мальчика, выросшего в Варшаве. Цикл состоит наполовину из хасидских сказок, обработанных Зингером, наполовину из автобиографических рассказов о детстве, очень напоминающих зингеровскую же книжку "В суде моего отца". И рассказы и сказки наполнены фирменной смесью Зингера: мелкотравчатая реальность плюс нечто загадочное и опасное по ту сторону разума. "Я верю в доброго Бога, а не в злого. Но и добрый Бог может причинить немало бед малым существам, не понимающим его замысла┘"

Дмитрий Стахов. Поэты в поисках Бога. Под рубрикой "Модная линия" (чем модная, непонятно) эссе на тему романов о великих поэтах. Мильтон у Акройда, Лорка у Фернандо Мариаса, Пессоа у Жозе Сарамаго┘ Все они ищут Бога и, не найдя, пытаются создать Его силой воображения. Но "за ближайшим поворотом живет другой Бог, абсолютно непостижимый, тот, кого не удастся ни создать, ни развенчать. Тот, кому не нужно ни воображение, ни Поэзия. Безжалостный и хладнокровный, непознаваемый Бог, не отягощенный бременем создания, ответственностью и любовью".

Надежда Иваницкая. Две траектории отечественного детектива. Хвала Льву Гурскому и хула Дарье Донцовой. Гурский попадает в один ряд с Акуниным и Юзефовичем. А Донцова - в разряд умелых манипуляторов.

ЗВЕЗДА

Пяйви Ненонен. Лошадиные романы. "Всякое детство стоит того, чтобы о нем писали". Самокопания а-ля Пруст молодой финской, а ныне петербургской писательницы.

Марина Степнова. Бедная Антуанетточка. Рассказ. Жалостливая история, чем-то напоминающая битловскую "Элинор Ригби". Некрасивая книжная девочка одиноко проживает свою некрасивую книжную жизнь.

Аннелиза Аллева. Стихи. Итальянская поэтесса, подруга Бродского. Видимо, была нешуточно влюблена в него. Пишет в общеевропейской манере. Лучшее у нее напоминает подстрочник раннего Бродского: "Любовь была немой: / у нас не было своих песен. / Любовь была закрытой: / у нас не было будущего. / Любовь была одинокою - без свидетелей. / Любовь была напрасной, была постыдной┘ / И все же она и без вина - сверкала. / Без нефти - пылала / и без глазниц - глядела. / Словно звезда держалась над пустотою┘"

Людмила Бубнова. Главы из романа "Голявкин, гениально, старик!". Лев Лосев. Отсутствие писателя. Людмила Штерн. Довлатов, добрый мой приятель. Самое интересное в "Звезде" - воспоминания о китах ленинградской литературы. Этот номер не исключение. Во-первых, документальный роман в письмах о Викторе Голявкине. Во-вторых, смешные воспоминания Лосева о Владимире Марамзине: "Как-то Марамзин пожаловался: "Я стою в Лавке писателей, разглядываю книги. Подходит Рейн с большим портфелем и, не говоря ни слова, со всей силы ударяет меня этим портфелем по голове. "Женя, - говорю, - за что?" Он говорит: "За то, что плохо пишешь". В те времена обижать сильного и задиристого Марамзина было рискованно. Но он безропотно снес портфель Рейна. Видимо, он принял его как удар мечом при посвящении в рыцари. Примерно в то время и начался Марамзин, тот удивительный, ни на кого не похожий писатель, которого мы знаем". И наконец, Штерн, сводящая счеты с Довлатовым. Мягко, по-домашнему, но тем не менее. Создается впечатление, что именно вокруг нее закручивалась главная интрига довлатовской жизни, а это, конечно, не так. Довлатов же неподражаем. Тут и куртуазность, и достоевщина, и благородный, сдержанный юмор, который не прижился в России. "Полдня я провел в Свердловске┘ Там почему-то очень много фотоателье. При этом я не встретил ни одного привлекательного свердловчанина. И чего они так любят фотографироваться?.. С первой весенней партией я уеду в горы. Может быть, мне повезет, и я сломаю себе позвоночник".

МОСКВА

Андрей Кучаев. Усталое сердце. Короткие рассказы-эссе, где сплетены воедино будни пожилого русского эмигранта и его же фантазии: русалки, знойная Африка, женщина-лань без лица. Заведомо обреченная попытка догнать стремительно уходящее время. Зачем? "Если не тревожить религию и Бога, то ответ мы найдем сразу после того, как решим для себя вопрос о жизни после жизни. Хотя и сложно без Бога ответить на него, но мы отвечаем. Каждый себе отвечает. Он ответил утвердительно. "Да. Жизнь после жизни существует. Иначе невозможны никакие фантазии".

Александр Суворов. Человек без паспорта. Рассказ. Зощенковская манера, зощенковский персонаж. Алкоголик и человек подполья, временами срывающийся с глупого бормотанья на вполне убедительную истерику: "Машинист, рвани рукоятку экстренного тормоза - так, чтобы искры полетели из-под колес! Одинокий юноша в тамбуре, глядящий в багряную закатную даль, оторвись от мечты, сорви стоп-кран! Вас всех обманули, поезд не придет по назначению. Это говорю вам я, человек без паспорта и штрих-кода".

Олег Попов. Хьюман Райт Вотч как политический инструмент либерально-космополитической элиты США. Довольно тенденциозная история защиты прав человека в России и СССР. Правозащитники предстают в ней агентами влияния, наймитами мирового сионизма и пятой колонной. Создается даже впечатление, что и сама Декларация прав человека была написана бравым полковником ФБР или "Моссада". Такой фантазии позавидовали бы Олдос Хаксли и Стивен Кинг.

Андрей Андреев. Как население России представляет себе экономическую элиту страны? Статья директора Центра социологического мониторинга. Его данные подтверждают: богатство для России - по-прежнему маргинальное состояние. Настолько, что богатый человек кажется бедному иностранцем.

Наталия Леонова. Спорил ли Леонов с Достоевским? Дочь Леонида Леонова примиряет отца с Достоевским. Делить им действительно нечего. Другое дело, стоит ли воспринимать любовь Леонова к Федору Михайловичу чуть ли не как диссидентство. Это все-таки перехлест.