Ян Шенкман НОВЫЙ МИР
Николай Кононов. Нежный театр. Роман. Искренность - не главное качество для романиста. Но именно на него делает ставку Кононов. Он подвергает себя и свою жизнь мучительному психоанализу. В этом перенесении Пруста на русскую почву есть что-то трогательное, нежное (см. название романа) и в то же время отталкивающее. Резюмируем так: тяжелое чтенье для тяжелых людей. Игровое начало отсутствует начисто. А ведь именно оно делает жизнь выносимой.
Нина Горланова, Вячеслав Букур. Любовь - бабки - любовь. Душещипательная пьеса о семействе пермских бандитов-лузеров. Все как всегда: много денег - мало любви, мало денег - много шума, а любви еще меньше. Странно только, что эти персонажи подпускают в своей речи возвышенные метафоры: "водопад, как готовое соскользнуть одеяние", "уцененное печенье - сломанное, как моя жизнь". То ли это авторский прокол, то ли прикол, то ли месседж читателю: и отребье любить умеет.
Вероника Долина. Старые французские песни. Песни, конечно, русские. Но старые - это точно. Нечто подобное Долина исполняет всю жизнь. "Трудно зверю посреди страны запретов. / Кроме Крыма - больше моря не найти. / Только море еще любит нас, поэтов. / А поэтов вообще-то нет почти". Удивительно, с каким вниманием, интересом и трепетом относится к себе, любимой, Вероника Аркадьевна.
Евгений Чигирин. Пожизненный срок. Вполне пристойный и достойный вариант русского шансона: "Помнишь, музыканта хоронили? / После пили? Ну, конечно, пили. / Плакал тромбонист в кепчонке мятой, / А со шрамом, в кофте полосатой, / Матерился, добавляя: "Все мы / Не минуем этой грустной темы" Розенбаум, Круг и другие авторитеты этого милого жанра на бумаге выглядят гораздо бледнее.
ЗНАМЯ
Владимир Рецептер. Гастрольный роман. Ностальгия по Японии. Вторая книга романа. Первой была собственно "Ностальгия по Японии" (2001). Тема та же - гастроли Ленинградского БДТ по Японии в 1983 году. В центре повествования - юбилей Товстоногова и присуждение ему звания Героя Соцтруда. Вокруг этого накручивается всяческое веселье. Стржельчик, Лавров, Басилашвили и другие герои восьмидесятых расслабляются по полной программе.
Николай Байтов. Куст слов. Байтов всегда удивляет. Удивил и на этот раз. То былинный слог у него, то рассказ о загробной жизни, то формалистские игры: "Сканер сканирует скатерть. / Принтер копирует пир. / В сумме какая-то пакость. / В небе какая-то пыль".
Дмитрий Храповицкий. Сарма налетел┘ Автор - московский журналист, а сарма - байкальский ветер. Но к стихам все это не имеет ни малейшего отношения. В них не этнография и реализм, как можно было бы ожидать, а вариации на тему жизненного абсурда: "Вовсю горбатились солдаты, / тащили кабель через тьму, / и в этом, если не поддаты, / не разобраться никому".
Евгений Даниленко. В заколдованном круге. Рассказы профессионального охранника, наполовину состоящие из бытовых диалогов. Бессмысленных и беспощадных, ленивых и нелюбопытных. "У меня нет московской прописки. Я живу у знакомого в коммунальной квартире. Когда приходит участковый, я прячусь┘ - Куда? - Запираюсь в туалете и сочиняю стихи. - Прочти мне хотя бы одно свое стихотворение. - Пожалуйста. "Как приятно в подсолнченной выси гоготать, кукарекать и лаять, а потом, спустившись на землю, все на свете огульно хаять!" - Я очень тебя люблю". Юмор есть, но нет веселья и счастья.
Александр Храмчихин. После боя. Федеральные выборы 2003-2004. Злые и горькие размышления политолога о причинах поражения демократов на всех направлениях. Ничего нового, никаких открытий, но время от времени надо произносить вслух и всем известную правду.
ОКТЯБРЬ
Алексей Варламов. Рассказы. Рассказы Варламова, который редко обращается к малой форме, лично мне симпатичнее его романов и других эпохалок. Язык такой прозрачный, что его и не замечаешь. А сюжеты по-купрински просты, по-шукшински трогательны. Мытье с однокурсницей в карпатской бане. Влюбленная еврейка на экзаменах. Путешествие по Оке. Однако лучше всего "Шанхай" - на излюбленную пелевинскую тему "бизнесмен и смерть", но без холода и цинизма: "Петя стал рассказывать китайцу свою жизнь, про "Шанхай" и про то, что мечтал уехать туда, где не будет фигни, но фигни стало еще больше, и китаец мудро ответил, что фигня находится не вовне, а внутри человека и не будет ее лишь там, где не будет уже ничего или будет все - в зависимости от личных убеждений каждого.
"Мы знаем, что вам причинили боль, когда отняли вашу маленькую пивную, - сказал китаец на прощание. - Мы всегда считали вас другом нашего народа и хотим подарить вам то, о чем вы мечтали".
Галина Аграновская. Картинки. Миниатюры вдовы журналиста Анатолия Аграновского. Время действия - 60-70-е. Среди персонажей - Андрей Тарковский, Галич, Вера Инбер, Светлов, Ахмадулина, Пришвин и другие. "В ЦДЛ премьера фильма "Дама с собачкой". В очереди в гардероб перед нами Тихон Семушкин с женой. Супруга его, наряженная по случаю премьеры в длинное бархатное платье, громко говорит мужу: "Тиша, как только я увидела Баталова и Саввину, сразу поняла - между ними будет любовь! И вообще - от фильма остался приятный осадок┘" Она же в Малеевке рассказывает о поездке с Тишей в Париж: "Все говорили: Париж, Париж! Я ожидала большего".
Григорий Заславский. На полпути между жизнью и сценой. Размышления театрального критика о современной пьесе. Шум и ажиотаж вокруг так называемой актуальной драматургии, если верить Заславскому, явно превышают масштабы явления. Нет "новой драмы". Есть новые пьесы и их авторы, талантливые и бездарные. Бездарных, как водится, больше.
Александр Мелихов. Торгуя вдохновеньем. Валерий Попов. Простые рецепты. Писатели ругают литературный рынок. Детективы, боевики, мелодрамы┘ Мелихов - за то, что рынок опускает литературную планку: "Если ты хоть чего-то стоишь с точки зрения вечности, тебе нельзя заставлять себя служить рынку - заведомо продешевишь". Попов (он терпимее, у него и тиражи выше мелиховских) - примерно за то же, но с юмором: "Сытные книги" невыгодно продавать: купил - и на полгода ушел. Что это за рынок? Поэтому нормальных книг и не видно, прячут в пыльном углу, куда основной читатель и не подумает лезть".
ДРУЖБА НАРОДОВ
Юрий Кобрин. Курский пел в Литве соловей. Стихи и переводы. Стихи - исключительно о Литве, если не считать общечеловеческого "Чем же ты лучше отца и матери, / чтобы не умереть?". Переводы из Юозаса Мацявичуса - тем более о Литве. Кобрин сокрушает политических оппонентов, прибегая к авторитету Пушкина: "Но что от фигляров трибунных осталось? / Сегодня на них отдыхает природа┘ / Какая позорная выдалась старость! / Простим саюдиста, марксиста-юрода" ("Пушкинский юбилей"). У Мацявичуса другие проблемы: "Опоздал к последнему вагону, / Перепутан всех событий строй. / Улыбнуться ль поезду вдогон мне / Иль в отчаянье махнуть рукой?"
Олег Хафизов. Киж. Роман. Журналисты Глеб Филин и Феликс Бедин едут в военную часть Форт-Киж, где происходит ряд аномальных явлений. Проще говоря, чертовщина. "Промелькнуло сообщение участкового инспектора милиции, на служебную машину которого ночью под деревом (!) совершил нападение гигантский медведь┘ "Мой партнер спал, но ,когда я упрекнул его в притворстве, возразил, что во сне на него как бы наваливалось огромное косматое существо со смрадным дыханием и горячим шершавым языком, которое он принял за меня и потому не возражал (!)┘ Мой коллега принял данное явление за кошмарный сон, однако утром мы обнаружили огромные кучи помета и следы когтистых лап, а на близлежащих кустах висели разорванные женские колготки системы "Омса".
Юргис Кунчинас. Via Baltika. Рассказ о том, как тяжело жить мечтателю и завсегдатаю ЛТП в литовском хуторе среди трезвых и противных жлобов.
Адольф Шапиро. Что было/будет с садом? Из книги, которую я надеюсь когда-нибудь закончить. О том, какая заваруха случилась с постановкой "Вишневого сада" Станиславским и Немировичем. А все из-за нежелания Чехова "быть непристойно серьезным".
Ольга Лебедушкина. Новое поколение в поисках утраченной простоты, или Децл как прием. Лебедушкина с цитатами в руках доказывает, что так называемую прозу двадцатилетних возносят исключительно из-за того, что авторы очень молоды. То, что у зрелых литераторов прочитывается как явная глупость, банальность, фальшь, - у молодых воспринимается как прием. А в редакциях сидят уставшие от жизни дядьки и тетки, которые искренне радуются гормональным выбросам новичков. Полностью с этим согласен.
ЗВЕЗДА
Александр Стесин. Стихи. Молодой нью-йоркский поэт выступил так уверенно и умело, что аж завидки берут: "Зашкурит ветер суховейный / ночное небо добела. / От португальского портвейна / весь вечер голова светла. / А с юга облаком косматым / летит над каменной грядой / не то Осама с автоматом, / не то Хоттабыч молодой". Или: "И смеялся дядя, приблизив / взгляд в очках, качал головой: / "Ваш ребенок - вылитый Изя". / Точно - Изя. Только живой". Цитировать можно и дальше. Среди пяти стихотворений, опубликованных в "ДН", нет слабых или банальных.
Катя Капович. Стихи. А это подборка довольно известной поэтессы из Кембриджа. Она и у нас печаталась почти во всех толстых журналах. "В осеннем сквере музыканты / пьют водку после похорон, / молчат полдневные куранты, / в траве лежит аккордеон. / Вот так бы умереть, чтоб кто-то / забацал музыку родне, / а после из кармана штопор / достал и выпил в тишине. / Глядишь, и небо просветлело / над колокольней городской, / и можно снова по одной / в стаканчике бумажном, белом".
Дмитрий Травин. Чехословакия: "изм" с человеческим лицом. Чехи со словаками, единственные из бывшего социалистического лагеря, разошлись мирно, по-человечески. Экономист Травин рассматривает феномен чехословацкого процветания со всех возможных сторон.
Александр Мелихов. Завал обид на пути к общей сказке. И снова Мелихов. На этот раз о евреях. Автор "Исповеди еврея" - за то, чтобы не копаться во взаимных обидах, как это делают Солженицын и некоторые его оппоненты.
Рейн Карасти. "Пацан, беги!" Новый взгляд на Василя Быкова и его тексты. Если отбросить пафос и на время забыть о военной тематике, то окажется, что Быков всю жизнь описывал неудачников, людей, выпадающих из контекста. "Да, конечно, подвиг. Но в чем он? В том, что Сотников, простуженный, пошел с Рыбаком добывать продовольствие, никому не сказал о кашле? Ведь не закашляйся он на чердаке, и Рыбак не попался бы полицаям. Такого героизма старик Хэм не понял бы, и правильно, потому что тут одна глупость. Могли ли Сотникову, как Рыбаку, предложить жизнь и службу в полиции за какое-нибудь там предательство? Да кому он с простреленной ногой нужен?.. В Сотникове важно не столько то, что он интеллигент, о чем много писали, сколько то, что он неумеха, тетеха, неудачник, лузер". Жестоко, но справедливо. Впрочем, как раз из-за этих лузеров мы и читаем Быкова. Сами такие, просто нам повезло.
Дарья Гармоненко