Андрей Новиков-Ланской Максим Амелин. Конь Горгоны. - М.: Время, 2003, 128 с. (Поэтическая библиотека.)
Отрадный факт: актуальные поэты стали издаваться в твердом переплете, в качественном оформлении и относительно большим тиражом. Стихи, опубликованные в новой книге Максима Амелина, по отдельности уже печатались в "Новом мире", "Знамени" и других изданиях. Однако при всей неровности "Конь Горгоны" представляет собой единый сложно организованный текст, имеющий подобие сюжета и внутреннюю драматургию, со своими противоречиями, отступлениями и вставными новеллами, и справедливо, что "Конь Горгоны" издан теперь целиком.
Несколько лет назад, впервые столкнувшись с творчеством антибукеровского лауреата, переводчика и издателя Максима Амелина, читатели испытывали определенного рода замешательство, ведь ощущения современного человека и реалии современного мира поэт выражал языком допушкинской эпохи. Это было неожиданно, непонятно и многих раздражало. Одни обвиняли Максима Амелина в стилизаторстве, в подделке, других отталкивал чрезмерный неприличный пафос, третьих оскорбляло казавшееся неуместным комическое начало. Но очевидно было виртуозное владение словом, великолепное знание мировой поэзии, и в целом читать было не скучно. Поэтому сошлись на том, что амелинский вычурный стиль - это просто такая концепция, постмодернистская манерная игра. Виртуальное общение автора с графом Хвостовым в его же, Хвостова, лексиконе, порноцентоны из Хераскова, веселые переводы не менее веселого Катулла - все заставляло считать Максима Амелина нормальным homo ludens эпохи умирающего барочного постмодерна.
Но тут на сломе тысячелетий случился новый ампир, и концептуалистам, никак не попадающим в новый мировой порядок, пришлось начать готовиться к грядущему изгнанию в эстетическое подполье. И между делом выяснилось, что концептуально-иронический контекст поэзии Максима Амелина был лишь защитной маской и желанием соответствовать ожиданиям литературного истеблишмента, а на самом деле где-то в самой глубине лирической души поэт был серьезен, и новая книжка - тому свидетельство. Мы увидели автора трагического, вынужденного казаться пародистом, просто потому что он опоздал родиться на пару столетий.
Теперь он стал вычищать из своих текстов иронию, подобно тому, как это делал в последние годы жизни ироничнейший Пушкин или Иосиф Бродский. Стало меньше цитат и непонятных архаизмов, при этом усилилась простота высказывания. Исповедальные интонации были совсем не характерны для него раньше, а теперь мы можем прочитать: "Меня пригрела мачеха-столица, / а в Курске, точно в дантовском раю, / знакомые еще встречая лица, / я никого уже не узнаю".
Конечно, базовые элементы амелинской эстетики остались. География и история в его текстах максимально расширены, лексика богата и разнообразна. В традиционной дихотомии "классика-романтика" он остается типичным классиком, с ориентацией на образец, отточенностью фразы, выверенностью композиции, имперским пафосом и интересом к античности. Он все так же более интеллектуален, чем сентиментален.
По-прежнему может сложиться ощущение, что поэзия Амелина - не более чем компьютерная программа, безошибочно переводящая современную действительность на державинский язык. Ораторский пафос и одическая ритмика высказываний создают ощущение масштаба его поэзии, но, увы, современная элитарная культура не питает уважения к масштабу, и может быть, поэтому нарочитая грандиозность его текстов кому-то покажется фальшивой. Такое восприятие - болезнь сегодняшнего дня, и, уверен, со временем масштаб и серьезность стихов будут востребованы читательским вкусом не меньше, чем популярная сегодня игровая, дневниковая или бытовая поэзия. А пока что, как пишет сам поэт: "Берите все, что приглянется, / и делайте, что хотите".
